а особенно такой, как кайрос. Он привык, что в лесу у него нет соперников, разве что гехрум, но тот сам старается лишний раз не связываться с кайросом. Но если ты справишься с ним, то остальные станут намного сговорчивее.
– Ты случайно не знаешь, где ближайшее логово кайроса?
Лиам бросил на меня быстрый взгляд и кивнул.
– Знаю, но тебе не следует идти туда не подготовленным, Повелитель.
– Я и не собирался, – засмеялся я, – хоть меня и можно считать безумцем, но не настолько! Я подготовлюсь, не сомневайся, ибо ставки в данном случае слишком высоки. И это не только моя жизнь, хотя и её терять мне не хотелось бы, но и будущее Франгая.
Лиам молча поклонился и замер, явно ожидая приказа.
– Найди мне ближайшее логово и посмотри, там ли его обитатель, – велел я, заметив, как уже почти привычно заменил просительные интонации на приказные. Это было не плохо и не хорошо: я просто постепенно принимал свой новый статус и вместе с ним срастался с новыми формами общения с окружающими. Повелителю не к лицу обращаться к слугам с просьбами: этого не просто не поймут. Нужно научиться распоряжаться и приказывать, тем более что это тоже можно делать в вежливой форме.
Получив чёткие указания, Лиам вышел из комнаты, а я снова подошёл к окну. Буря, и без того удивительно сильная, казалось, достигла своего пика: деревья с трудом сопротивлялись бешеным порывам свирепого ветра, ленты густого тумана закручивались в воронки и извивались, подобно гигантским змеям. В такую погоду даже кайрос наверняка забрался поглубже в логово и зарылся в толстый слой листьев. Было ощущение, что Древний не просто «чистит» лес, а выплёскивает какие-то чрезвычайно сильные эмоции. Так человек может крушить всё вокруг себя, если ему очень плохо и больно. Неужели и Древний испытывает сейчас нечто подобное? И это не просто буря, а своеобразный безмолвный крик боли, которую никак иначе не выплеснуть? Но что или кто мог стать причиной столь сильных переживаний божества, возраст которого мне, например, даже представить себе сложно. Сколько ему? Тысяча лет? Две? Пять? Впрочем, боли – ей всё равно, она не делает различия между крестьянином и древним богом.
А потом откуда-то пришло понимание: теперь я знал, откуда в тысячелетнем сердце такая глухая тоска и такая слепящая боль. Та, которой Древний отдал всего себя, своё сердце, свою несуществующую душу, полюбила другого. Достойного, сильного, такого, которому можно её доверить, но как же это, наверное, невыносимо! Если бы избранник Лиз был пустым и никчемным, Древний просто уничтожил бы его, ни секунды не сомневаясь, ведь его Лиз достойна только лучшего.
Я думал о том, что испытывает Древний, и прислушивался к собственному сердцу, в котором тоже была любовь к удивительной женщине, но не было ревности. Наверное, потому что я никогда и не надеялся на взаимность, поэтому вместо боли в моём сердце была лишь светлая грусть о несбывшемся.
Между тем буря начала стихать, словно Древний, устав бушевать, бессильно опустил руки и, закрыв глаза, позволил боли превратиться в печаль. Если я прав, то скоро в лесу появится несколько полян, деревья вокруг которых всегда, даже самым тёплым летом, будут по-осеннему жёлтыми, а на самих прогалинах будут расти только кусты калины, ландыши и колокольчики.
– Повелитель, – раздался негромкий голос Лиама, и я вздрогнул, так как, задумавшись, даже не услышал, как он вошёл. Это никуда не годится: не те сейчас времена, чтобы позволять себе подобную беспечность.
– Я нашёл ближайшее логово кайроса, – Лиам прошёл мимо отполированного до зеркального блеска куска стены, и я уже привычно заметил, что у него нет ни отражения, ни тени. – Это сильный и старый хищник, Повелитель.
– Прекрасно, – я потянулся и, слегка рисуясь перед самим собой и перед Лиамом, принял свою звериную форму. После долгих обсуждений мы с помощником решили, что больше всего в этом чешуйчатом облике я похож на бескрылого дракона. Оказывается, в глубокой древности такие были и считались непревзойдёнными бойцами, не знающими страха и жалости. В отличие от своих крылатых собратьев, они были равнодушны к сокровищам, зато тяготели к изучению всевозможных воинских искусств. Лиам утверждал, что такая окраска чешуи была характерна именно для них, и алые пятна, похожие на брызги крови, должны были предупреждать противника о кровожадности бескрылых драконов.
– Ну что же, пожалуй, я готов к первому этапу переговоров, – заявил я, надевая на шею амулет со знаком Ока Тьмы. Его я взял в раковине на дне, когда посещал Око в последний раз. Раньше я его не видел, и решил, что раз уж его положили на самое видное место, то не просто так.
Увидев кругляш, который сверкал всеми оттенками чёрного – неправда, что у черноты нет оттенков, их полно! – Лиам побледнел и уже совсем иначе взглянул на меня. Я был уверен, что в его алом взгляде мелькнули искреннее уважение и неприкрытая радость.
Глава 6
Каспер
Осторожно шагнув назад, я спрятался в тени бокового коридора и затаил дыхание: мало ли кто из напавших на моих спутников мог остаться в пещере. А о том, что Сеол и Минни покинули убежище не по своей воле, говорило абсолютно всё. Вещи были разбросаны, котелок с водой опрокинут, ветки, принесённые Ушедшим для устройства лежанок, разлетелись по всему помещению. Но как могло получиться, что я не услышал ни звука? Да, я ушёл достаточно далеко, но не настолько же, чтобы не услышать шум борьбы. А в том, что она была, сомневаться не приходилось: ни слуга Ветра, ни ирманская монахиня ни за что не сдались бы без боя. Могу допустить, что они не стали бы звать меня на помощь, чтобы враги не догадались о том, что в пещере хотели переночевать не двое, а трое. Оставшись на свободе, я смогу хотя бы попытаться им помочь, поэтому то, что я не услышал криков, не удивительно. Странно другое: почему я не слышал других шумов? Например, грохота покатившегося по каменному полу котелка или топота чужих ног? Не прилетели же похитители по воздуху, верно?
Осмотрев из спасительного мрака коридора каждый уголок пещеры, которую когда-то давно облюбовали для себя снежные лайны, я убедился, что она пуста. Те, кто захватил Минни и Сеола, покинули её, не оставив никого, значит, о моём присутствии они не знают. Это хорошо, так как даёт мне определённую свободу.
Прислонившись к холодной каменной стене, я глубоко задумался. Как правильнее поступить? Не благороднее, не порядочнее, а именно правильнее,
