Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 134
том, что так долго и упорно отвергало мое сердце… Он! В ее уборной! Наедине с ней! Человек, прослывший ее любимцем… он молит ее: «Милый друг, откажи, не принимай!..» Милый друг?.. Силы адские! А я в то время униженно стоял за дверью!.. Меня с презрением отталкивали! Мною жертвовали прихоти нового избранца!.. И я не бросился на него, не задушил, не истерзал его…
Так вот отчего запретила она мне вторичную встречу! Вот отчего просила не произносить ее имени в России! К чему все эти предосторожности, предупреждения? Видно, совесть ее вопияла против личины добродетели и она надеялась из моего неведения сделать щит своему лицемерству. А я, слепец, я называл людей клеветниками, я проклинал, унижал их!.. Будь она так чиста и свята, как отражалась в душе моей, то никакая зависть, никакая злоба не осмелилась бы поднять против нее своего ядовитого жала: какой дух тьмы не поникнул бы головой перед ее сиянием?.. Нет, исчезло очарование!.. Мечты, любовь, все исчезло!.. Осталась одна страшная существенность, которая убила все, чем красовалось мое бедное существование, и, вгнездившись одна в опустошенное святилище, шипела фурией, раздувая мои страсти.
Однажды только возникло во мне отрадное сомнение: знакомое чувство заговорило в защиту Зенаиды. Мне представился ее образ, ее глаза, полные чувства и отблеска грусти, – мне стало как будто жаль ее. То был последний зов затмевающего рассудка. Быть может, он сразился бы с клеветою и с злыми наветами людей, но во мне свирепствовало другое, все заглушающее, все поборяющее чувство, ревность пылала во мне страшным пламенем, и перед нею смирились все ощущения, померкли последние искры разума.
Суд света прав! Женщина, для которой я создавал престол в душе моей, была просто хитрая, коварная кокетка! Она, пересоздавшая меня, вдохнувшая в меня другое бытие, она теперь в сладкой беседе с другими смеется надо мною, как над новичком, школьником, который, облекшись в угодность ей в дурацкое платье, блаженно верует, что оно – мантия премудрости… Проклятие!
Месяцем ранее, изнывая в тоске восторженной любви, я считал себя несчастнейшим из смертных; теперь я отдал бы все, что имел, все, что мог когда-нибудь иметь в этой жизни, чтобы только возвратить свое горькое прошедшее, с его мучениями, с его тоской, но и со слепою верою его в непорочность Зенаиды… Я жил беззаботно до встречи с ней, был счастлив своею грубою, материальною жизнью: к чему же было ей обольщать меня лживым блеском небывалых добродетелей? К чему открывать передо мной рай высоких чувствований, которые сама она знает только по имени? Мир, в который ввела она меня, лежал теперь в обломках, разрушенный ее собственной рукой, а я? Я, вырвавший из души все чувства, проклявший все помышления, которые не дышали ею, ею одною; я, бросивший к ногам ее все наслаждения моей молодости без малейших требований надежды на воздаянья; я, который в ней одной поклонялся всему прекрасному, обожал все изящное, с мыслью о ней только и жаждал будущности, за нее страдал, для нее молился, в нее веровал и жил и был счастлив только упованием моим, – я видел теперь кумир мой свергнутым, попираемым в прахе ногами людей, и в исступлении с кровавыми слезами убеждался, что он был не что иное, как истукан, вылитый из презренного металла, и, еще хуже, женщина без совести, без сердца, без души!..
Я рвал на себе волосы, бесился, то проклинал весь мир, то в изнеможении рыдал, как дитя. Но вскоре вспыхнула страсть, незнакомая мне до той поры; страсть, которая, разлившись пожаром, иссушала слезы мои и заглушала все ощущения: то была жажда мщения!
Стряхнув с себя все правила и мнения, которыми руководствовался в последние два года моей жизни, я вызвал из памяти давно забытую философию против женщин; вооружился всем молодечеством, на которое еще недавно смотрел с презрением, и хладнокровно, спокойно начал обдумывать средства к утолению моей мести.
Демон изобретательности зла не замедлил явиться ко мне: я составил полный план действий и, надеясь в тот же вечер встретить Зенаиду на балу, собрал все силы к нападению.
Когда я сошел в общую комнату к чаю и мои кузины в полубальных и полудомашних нарядах встретили меня, по обыкновению, иронией, я отвечал им тем же; я был спокоен, даже весел, болтал без умолку, заранее приглашал их на контрдансы, острил насчет их соседок. Веселость моя вспыхнула, как вспыхивает румянец на лице чахоточного: тем ярче, чем ближе к кончине. Ее последняя минута была также недалека!.. Кузины не могли надивиться внезапной перемене моего расположения духа и радовались, что я, по их выражению, хватился наконец за ум. Но ум ли то был или совершенное безумие?.. Я не знал, что делал, ни что говорил, и одно только помнил, об одном постоянно думал: о мщении, которое готовил Зенаиде.
Настала желанная пора: я торопил моих кузин, торопил кучера; все нетерпение влюбленного снова возродилось во мне. Наконец мы вошли в залу. Зенаиды еще не было. Я поместился против дверей, смотрел на них с трепетным ожиданием, подстерегал всех входящих и выходящих; бал открылся, польский потянулся длинной вереницей вокруг комнаты; Зенаида не являлась… Более двух часов я не сходил со своего места, не сводил глаз с дверей: вот мелькнуло знакомое лицо генерала; радостный трепет обнял меня, я подвинулся к дверям, но за генералом вошли только адъютант и несколько офицеров.
– Где же Зенаида Петровна? – спросила хозяйка бала.
– Она просит у вас извинения; сильная мигрень…
Более я ничего не слыхал. Свет зарябился в глазах моих: мне почудилось, что самый злой дух уведомил ее о мщении, замышляемом мною. В моих расчетах и предположениях я выпустил из вида главнейшее обстоятельство: Зенаида, твердая в намерении никогда не видеть меня, вероятно, откажется от общества во все время пребывания моего в городе. В ярости от новой неудачи я ходил из комнаты в комнату, снова ломая голову, как бы встретиться с Зенаидой где-нибудь в многолюдном обществе… Никакая низость не казалась мне недостойною меня, лишь бы дала средство отмстить этой женщине. В этом расположении духа забрел я в отдельный кабинет, в котором толпа мужчин окружала игорный стол.
Приближаясь к дверям, я услышал в общем говоре слова:
– Что, господа, кому везет?
– Кому ж, как не князю Свегорскому! Счастливец! Ему решительно благоприятствуют дамы и карты…
Ненавистное имя это заставило меня вздрогнуть; в одно мгновение я очутился в игорной комнате, и первое представилось моим взорам лицо банкомета, в котором я не мог не узнать того молодого офицера, которого утром
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 134
