неукоснительно, но однажды он был нарушен.
Обычно на партийных собраниях в своём управлении капитан Летов торопился занять место за последним столом, чтобы, пока парторг и активисты обсуждают перестройку и гласность, успеть, прячась за спинами товарищей по партии, с кем-нибудь из молодых сослуживцев срезаться в «морской бой» или украдкой почитать журнал «Советский воин», где интересные рассказики печатают…
Не то чтобы был Летов таким аполитичным или партийную дисциплину не уважал, но личный опыт, пусть и не столь значительный, как у офицеров постарше, приучил его смотреть на подобные мероприятия как на переливание слов из пустого в порожнее, то есть на обыкновенную трату времени. Он же, Летов, с курсантских годов привык своё время ценить, да и теперь растрачивать его впустую не собирался. Вот и вооружался литературой для чтения или тренировал логическое мышление, участвуя в незамысловатой игре.
Но на этот раз Летов журнал с собой на партсобрание не взял и в «морской бой» ни с кем не вступил: слишком уж необычную повестку обсуждали – персональное дело коммуниста Андрюшкина.
Необычность и щепетильность «дела» заключалась даже не в самом проступке этого коммуниста, связанном с «аморалкой», а в том, что полковник Андрюшкин являлся заместителем начальника этого управления и, по заведённым правилам, должен был сразу предстать перед более высокой инстанцией – парткомиссией штаба округа.
В прежние годы так бы оно и было. Но шёл девяносто первый, перестроечный, год, и секретарь парткомиссии полковник Агафонов, лицом и фигурой напоминавший железного рыцаря революции Феликса Эдмундовича Дзерджинского, точнее, его оживший памятник, сказал, как отрезал:
– Нечего шептаться в кулуарах и стыдливо глаза отводить! Все коммунисты перед партией равны. Выносите дело на общее партсобрание!
Так и вышло, что участниками партийного суда над непосредственным начальником стали все коммунисты управления, в том числе и капитан Летов.
Собрание началось с избрания президиума. В него, по традиции, избрали начальника управления, лысого и вечно потеющего генерала Дульского, явившегося на собрание и олицетворяющего собой неусыпный партийный контроль Агафонова и секретаря парторганизации подполковника Шведова, офицера ничем не примечательного ни внешне, ни по службе, но послушного и не имеющего никогда собственного мнения.
Такие, как уже заметил Летов, обычно в секретари, в парторги и подаются: начальству они нестрашны по причине бесхарактерности, а товарищам – безразличны, ибо от них толку, как с козла молока. Но ведь кто-то же должен протоколы писать и на совещания в политотдел бегать…
Очевидно, весьма напуганный предстоящим обсуждением и, должно быть, заинструктированный перед началом собрания до самого «не могу», Шведов, косясь на Агафонова и Дульского, подпирающих его с двух сторон, провозгласил подрагивающим от непривычной ситуации голосом:
– Товарищи коммунисты! К нам в парторганизацию поступило заявление, что наш товарищ Андрюшкин был… – Тут Шведов завис, точно ожидая, а вдруг старшие начальники дадут «отбой» и разбирать дело Андрюшкина будет не надо, но старшие начальники промолчали, и Шведов выдохнул: – …замечен во внебрачной связи… То есть, как бы это помягче выразиться…
– А здесь надо говорить, товарищ Шведов, не помягче, а потвёрже! – желчно поправил его Агафонов, и Шведов тут же выразился «потвёрже»:
– Одним словом, товарищи коммунисты, наш товарищ Андрюшкин загулял! Супругу свою законную к месту службы не перевёз, а сам пошёл налево!
«Как тут не загуляешь? – мысленно посочувствовал Андрюшкину Летов. – Целый год без жены полковник живёт… Тут любой мужик во все тяжкие пустится…»
Андрюшкина перевели к ним в управление из центрального штаба Сухопутных войск. С полковничьей должности на полковничью, что уже само по себе удивительно. Обычно, если переводили в провинцию, то с повышением. Ладно бы, квартиры Андрюшкин в Москве не имел, тогда понятно. Но Андрюшкин квартиру в Москве имел. Имел и согласился из столицы поехать на Урал! А вот супруга его почему-то переезжать в Свердловск отказалась…
Сам Андрюшкин был весьма энергичным и подвижным. Этакий «живчик», поджарый и мускулистый, он никак не тянул на свои «почти пятьдесят» и внешне, и привычками своими выгодно отличался от ровесников. Все, встречавшиеся прежде Летову полковники и генералы, к пятидесяти годам кители на животе с трудом застёгивали, а нормы ВСК – военно-спортивного комплекса, даже с учётом возрастных послаблений, на итоговых проверках сдавали, только загодя «проставившись» начальнику физподготовки…
А вот Андрюшкин каждое утро бегал кросс на стадионе и подтягивался по многу раз, и крутил «солнышко» на перекладине во дворе дома, в котором получил служебную однокомнатную квартиру. Летов сам не однажды видел эти упражнения из своей квартиры, выходящей одним окном на стадион, а двумя другими – во двор…
Он и жене – Сонечке, смеясь, на полковника в окно указывал:
– Во как старается, старпёр! Это мой новый начальник…
Сонечка вместе с ним посмеялась над Андрюшкиным, не преминув заметить:
– Тебе самому, Виталик, не мешает на стадион походить… Вон уже пузанчик от штабного сидения расти начал…
Летов отшутился:
– Да разве ж я в кабинете сижу… С этим Андрюшкиным на месте не засидишься – гоняет из командировки в командировку!
Андрюшкин, в самом деле, был к подчинённым строг, требователен, следил за тем, чтобы обязанности исполнялись ими не за страх, а за совесть. С его приходом Летов и другие офицеры управления неделями из дальних гарнизонов не вылезали…
– Предлагаю заслушать коммуниста Андрюшкина! Пусть он сам расскажет нам подробности дела… – вернул Летова в зал заседаний нудный голос Шведова. Кто за?
Летов машинально поднял руку.
Андрюшкин вышел вперёд и заявил:
– Не пойму сути предъявляемых мне обвинений… С кем я сплю, это – моё личное дело!
По залу заседаний прошёл шепоток: «Ничего не боится… Москвичи, они все такие…»
«А ведь и правда, кому какое дело, с кем полковник спит?» – про себя согласился с Андрюшкиным Летов.
Но у секретаря парткомиссии на этот счёт было другое мнение.
– Нет, товарищ Андрюшкин, это – не ваше личное дело, – проскрипел Агафонов, – это, товарищ – пока ещё коммунист – Андрюшкин, дело партии! Вы что, не понимаете разве, что своими грязными инсинуациями партию дискредитируете!
– Разве дискредитирую? Вот уж никогда не подумал бы… – На губах Андрюшкина проскользнула плохо скрываемая усмешка.
Агафонов, по счастью, её не заметил.
– Расскажите всё товарищам без утайки! Признайте свою вину, – увещевал он. – Попросите прощения у партии. Это облегчит вашу участь…
Но Андрюшкин прощения просить не стал.
Летову вдруг стало по-настоящему жаль его.
«И чего привязались к человеку? Разве он кого-то убил или ограбил? Ну осчастливил какую-то тётку: мужик-то видный… И ей хорошо, и ему тоже… – Летов огляделся: – Интересно, кто же всё-таки на Андрюшкина настучал?»
Шведов, пошептавшись с Агафоновым, разрешил Андрюшкину присесть.
– Товарищи коммунисты, кто желает высказаться? – шаря глазами по лицам, спросил Шведов.
«Поглядим, кто
