сарказм. Поэтому нет, не знаю, что именно ты имеешь в виду под «интересным», но людям по натуре нравится быть интересными другим, поэтому не могу назвать некомфортным любопытство, что именно ты имела в виду. На самом деле, если я понимаю правильно, ровно такое любопытство и должна вызвать фраза «Знаешь, сказать по правде, ты меня как бы заинтересовал». Дальше разговор как раз и переходит к тому, что именно имел в виду человек. И второй узнает, что именно в нем интересует первого, и это приятно.
– Прош…
– В то же время, – продолжает Дриньон, ничем не показывая, что заметил, как Рэнд начала говорить, хотя все время смотрит прямо на нее, – тот, кто считает интересным тебя, вдруг как будто благодаря одному этому интересу становится интересней и тебе. Это тоже очень интересный аспект, – он замолкает. Мередит Рэнд выжидает еще пару секунд, хочет убедиться, что теперь-то он закончил мысль. Как и ее левый мизинец, левый мизинец Дриньона заметно сморщился и побледнел от того, что он весь день в Инспекциях носит резинку, не снимая. Ей не хочется даже замечать одежду Дриньона, чтобы описать или охарактеризовать для себя. Одного свитера-безрукавки хватает за глаза. Она достает белый виниловый портсигар, с щелчком открывает и вынимает сигару, раз за столом остались только они вдвоем.
– Ну, а ты считаешь себя интересным? – спрашивает Мередит Рэнд. – Понимаешь, почему тебя могут назвать интересным?
Дриньон делает еще глоток и возвращает стакан на стол. Мередит Рэнд замечает, что ставит он его ровно в центр салфетки – без усилий, не поправляя суетливо дно, чтобы установить точно. Дриньон не грациозен в том смысле, в каком грациозны танцоры и спортсмены, но что-то грациозное в нем все-таки есть. У него очень точные и экономные движения без педантизма. Вокруг других стаканов, не стоящих на салфетках, большие лужи конденсата разных форм. Кто-то включил популярную песню второй раз подряд на большом музыкальном автомате, с концентрическими кругами красных и белых огоньков на внутренней схеме, чтобы включаться и выключаться под партию баса выбранной песни.
– Сомневаюсь, чтобы когда-нибудь об этом задумывался, – говорит Шейн Дриньон.
– Знаешь, почему тебя называют Мистер Х?
– Думаю, да.
– Знаешь, почему Чалу называют Иранским Кризисом?
– Думаю, нет.
– Знаешь, почему Маккензи называют Второй Костяшкой Бобом?
– Нет.
Мередит Рэнд видит, что Дриньон смотрит на сигарету. Ее зажигалка – в специальной петле на портсигаре из дешевого рифленого винила: Мередит Рэнд так часто теряет сигареты, что ни к чему покупать дорогой. По рабочим перерывам в отсеке она знает, что предлагать сигарету Дриньону бессмысленно.
– А ты? Ты считаешь меня интересной? – спрашивает она Шейна Дриньона. – В смысле, не считая того, что я считаю интересным тебя.
Дриньон смотрит ей в глаза – он часто вступает в зрительный контакт без вызова или флирта, – и как будто снова начинает внутреннюю сортировку карт, как раньше. На нем свитер с узором аргайл, странные брюки из рифленого полиэстера и коричневые поддельные «Уоллоби», которые он мог купить буквально за гроши в «Джей Си Пенни». Холодный ручеек из вентиляции над головой разрывает кольцо дыма, стоит ей его сформировать и выпустить. Бет Рэт теперь сама играет с Хербом Дритцем, а Кит Сабусава смотрит разогрев перед бейсбольным матчем «Кардиналов» по телевизору над стойкой. Видно, что Бет лучше бы сидела с ним, но не знает, насколько ей стоит быть откровенной в своих чувствах к Сабусаве, которого Мередит Рэнд всегда считала ужасно высоким для азиата. Еще Дриньон кивает кивком, не имеющим отношения ни к этикету, ни к подтверждению. Он говорит:
– С тобой приятно, и пока что мне нравится наш тет-а-тет. Это возможность обратить на тебя внимание напрямую, что обычно трудно – тебе как будто некомфортно от чужого внимания, – он секунду ждет, не скажет ли она что-нибудь. У него не пустое выражение лица, просто такое невыразительное и нейтральное, что можно назвать и пустым в плане того, как мало оно выдает. Мередит Рэнд, сама того не замечая, перестает пускать кольца.
– Когда просто нравится обращать внимание, это то же самое, что заинтересоваться?
– Ну, я бы сказал, почти все, на что обращаешь пристальное и прямое внимание, становится интересным.
– Правда?
– Думаю, да. – Дриньон говорит: – Конечно, на тебя обращать внимание особенно интересно, потому что ты красивая. Обращать внимание на красоту почти всегда приятно. Это не требует усилий.
Рэнд прищуривается, хотя, возможно, отчасти из-за сигаретного дыма, который ей задувает в лицо вентиляция.
– Красота интересна почти по определению, – говорит Шейн Дриньон, – если под «интересным» иметь в виду то, что привлекает внимание и приносит удовольствие. Хотя ты сейчас сказала не «интересный», а «заинтересоваться».
– Ты знаешь, что я замужем.
– Да. Все знают, что ты замужем. Ты носишь кольцо. Несколько дней в неделю тебя на южном выходе забирает муж. У выхлопной трубы его машины маленькое отверстие, поэтому двигатель мощно рокочет. Я имею в виду, машина кажется мощнее обычного.
Мередит Рэнд сидит с совершенно недовольным видом.
– Может, я что-то не понимаю. Если ты сам только что сказал, что мне от этого некомфортно, зачем вообще говорить о красоте?
– Ну, ты задала вопрос, – говорит Дриньон. – Я ответил, как я решил, правду. Я подумал секунду и решил, какой ответ правдивый и что в него входит, а что – не входит. Потом сказал. Я не хотел доставить тебе дискомфорт. Но и не доставлять не хотел – ты об этом не просила.
– О, а ты у нас теперь эксперт по правде, потому что?..
Дриньон недолго молчит. В совпадающий с его паузой крошечный интервал Мередит Рэнд осознает, что Дриньон ждет, будет ли продолжение или она просит дать ответ укороченным вопросом. То есть сарказм ли это. То есть у Дриньона нет врожденного чувства сарказма.
– Нет. Я не эксперт по правде. Ты задала вопрос о моей заинтересованности, и я попытался определить, что чувствую по правде, и сказать тебе эту правду, потому что предположил, этого ты и хочешь.
– Вижу, ты у нас что-то и близко не был таким вот прямым и откровенным, когда я спросила, как ты себя чувствуешь из-за того, что я нахожу тебя интересным.
Выражение и интонация Дриньона ничуть не меняются.
– Прости. Я сейчас не понял, что ты сказала.
– Я сказала: когда я спросила, что ты почувствовал из-за моего интереса, ты ответил не так прямо. Ты юлил и скакал с пятого на десятое. А как речь обо мне, вдруг тебя сразу озаботила голая правда.
– Теперь понял. – Снова небольшая пауза. Дым легких сигарет на
