восхищения самим собой Дарри, раскорячившийся в неудобной позе за колодцем, шмякнулся на задницу и витиевато, не хуже отставного ур-барака Гимли, выругался, поминая Прародителя, богинь Арру и Астару, но путаясь, так что, возможно, прозвучали и нелепицы вроде сисек Прародителя или бороды Астары. Это что же теперь выходит — он Рунопевец? Да ещё и посильней мастера Килли? Ему хотелось сотворить ещё что-нибудь, но ощущение сродни изжоге его остановило. Про магическое истощение магиков он слышал. А вот что-нибудь такое у Рунопевцев есть? Может Килли просто поумней да поопытней его, а не послабей? Может, он знает, сколько силы вложить нужно в руну, не больше, не меньше, а именно столько, сколько нужно? А он по дурости мышь пытается застрелить из пушки? И ещё — жезл пришлого колдуна-подпоручика. Какую роль сыграл он и почему Дарри его начал чувствовать, как самого себя? На миг он чуть не позабыл обо всем и едва не начал экспериментировать, но свойственная их народу практичность и следование заветам предков, говоривших, что все нужно делать в надлежащем порядке, остановили его. Война кругом. Он поднялся, взял на всякий случай с собой в карманы два камня поменьше, и осторожно стал обходить двор. Винтовку Камень закинул за спину, а «Чекан» взял наизготовку. Лежащий за телегой туг был жив, но без сознания. И не жилец, судя по всему. Стараясь не замараться в крови, Камень забрал и его револьвер, два скорозарядника с патронами, и пачку патрон из кармана чекменя. Были ещё и патроны россыпью, но они были все в крови и он не стал их присваивать, помня, что Гимли что-то говорил, что не стоит их использовать, но не помня, шла речь о винтовках или револьверах. Зато был неплохой, хоть и не гномьей работы, помповик двенадцатого калибра, «Таран» с коротким стволом и магазином на пять патрон, но с прикладом, обычным, без пистолетной рукоятки. Это Дарри только порадовало — для гномьих лап так намного сподручней, чем с пистолетной под людскую руку. И вот чего этот балбес в Дарри не из него стрелял? Хотя оно, конечно, к лучшему. Патроны к дробовику были в плечевой кожаной перевязи, и Дарри тут же её нацепил, сперва сняв винтовку, а затем повесив её поверх перевязи. На шее умирающего, вывалившись из-за выреза рубахи, висел медальон из темного металла. Он был как-то неприятен, и Дарри даже не прикоснулся к нему. А вот кошелёк, потертый такой замшевый кисет чёрного цвета, выудил из брючного кармана. В нем нашлось не так уж и много — чуть вирацкого серебра, с десяток гномьих марок и столько же — тверских и баронских золотых, да медь россыпью. Глянул на умиравшего — а он уже не умиравший, а умерший. «Ну и покойся с миром, а я дальше пошел, в сарай», — подумал гном. В сарае не было ничего интересного и никого опасного, только кот, дремавший после охоты на мышей и проигнорировавший всю их пальбу во дворе. Кот открыл янтарные глазищи, зевнул и глянул на юношу, словно спрашивая его: «Я кот. А вот ты-то чего добился?» От сарая Дарри вернулся к воротам — в горячке он пробежал их раззявленную пасть, даже не удосужившись глянуть, в кого он там попал сквозь створку и что с ним, не выстрелит ли он в спину? Не выстрелит. Мертвые не стреляют. В руках у мертвеца, ныне полных травы, которую он сорвал, суча ими вокруг в предсмертных судорогах,когда-то была винтовка «Энфилд», и Дарри разжился у него аж восемью десятками патронов — подсумки были полны. Ещё у него был «Молот Тора», доброе железо из Серых гор. Жалко было бы его не взять, и он перекочевал в набрюшную сумку, все больше раздувавшуюся. И ещё два скорозарядника, теперь сорок четвёртого калибра, и ещё восемь патронов россыпью. Карманы брюк, пропитавшиеся кровью, Дарри обшаривать не стал — его запас времени не бесконечен. Да и вообще, для трофеев уже надо бы было найти вещмешок. Он хотел прикрыть ворота, надеясь (впрочем, очень слабо, учитывая кучу трупов перед ними) скрыть двор от всевозможных враждебных прохожих, но те же самые трупы и не дали это сделать, а перетаскивать их не было ни времени, ни смысла. Теперь почему-то позывов к рвоте не возникло. Дарри вернулся во двор и направился к последнему убитому им противнику. Точнее, к тому, что от него осталось. Вода из расколошмаченной до клепок бочки окрасилась розовым — харазца буквально разорвало на куски. Юношу почему-то больше всего удивил новенький, неповрежденный кавалерийский ботинок с высокой шнуровкой на оторванной ноге. Искать трофеи тут было бессмысленно. Самым обидным было то, что прекрасный «Маузер», его давняя мечта, был изуродован и погиб безвозвратно. Вспомнилась поговорка пришлых: «Заставь дурака Богу молиться — он себе и лоб расшибет».
Глава 6
Глава 6, в которой становится ясно, что второй раз иногда убить труднее, чем первый, и что есть вещи хуже смерти.
Шорох сзади заставил его обернуться и отвлечься от мыслей на тему — а вот идти ли в дом? Мертвец у ворот поднимался. Во всех смыслах этого слова, применительно к мертвецам. Поднимался и изменялся. Руки удлинились, ногти на глазах превращались в когти, вытягиваясь и утолщаясь. Тюрбан, закрывавший и лицо по самые глаза, мешал ему, потому что, судя по оттопыривающемуся краю полотнища, прикрывающему рот и лицо, у неупокоенного росла ещё и пасть. Дарри охнул. Он в жизни ещё не видел подобной нечисти, да и вообще с нечистью сталкивался редко. Даже зыбочника, которого ему на ходу показал рядом с болотом Гимли, не разглядел. А это вообще не пойми что. Наверное, на убитом было заклятие или амулет, после смерти превращающие их хозяина в мстителя своему убийце, и даже белый свет дня не стал помехой! А у него ни одного патрона с серебром! И даже на секире нет серебряной насечки, он прорезал под нее узор перед самой поездкой, а серебром украсить уже не успел… И в кошеле только дядюшкино золото… Кошель! У него же есть кошель туга с серебром! Лихорадочно вынул из патронташа два патрона, а из кармана — трофейный кошель, и чуть ли не зубами сорвал с него завязки. Рассыпая золото на землю (некогда, выживет — подберёт, а нет,
