в небе. Его Роза тоже помнит, он был давным-давно, вместе со смехом и радостью вместо тишины и печали.
Но сейчас Розе нужно думать не о фейерверках.
Она зажмурила глаза, сжала маленькие ручки в кулачки и попыталась вспомнить.
Ночь, когда отец сжег книги… Он вынес их из фургона и бросил в костер. Мама – лицо худое и в лунном свете смертельно бледное, рот принял форму буквы «О». Отец был в ярости: слова на страницах – это идеи других людей, они не соответствовали отцовским правилам.
– Назад – к истокам! – кричал он.
Мама взяла отца за руки, ее лицо озарилось светом костра. Отец оттолкнул ее. Она немного посидела на обгорелой траве и убежала в фургон.
Роза еще долго смотрела, как пылает огонь, прижав к боку Далласа. Запах ей не нравился, но тепло было приятным, потому что ночи стали холодными.
Невдалеке, там, где когда-то давно стояло много жилых фургонов, двигались две тени. Роза узнала их – Альберт и Саша. Альберт увидел, что она смотрит, и поднес руку к губам.
Роза поняла: они уезжают, как и все остальные.
Ей стало грустно, но она призналась себе, что если бы могла, то тоже предпочла бы уехать.
Девочка кивнула Альберту. Но они были добры к ней, особенно Саша, и поэтому одного кивка недостаточно.
Роза вытянулась во весь рост.
– До свидания! – махнув рукой, крикнула она и тут же, схватив руку Далласа, потянула ее вверх, чтобы он тоже помахал.
Ветер донес ругательство Альберта. Отец прекратил жечь книги и обернулся посмотреть, кому машет Роза.
Тогда они бросились бежать – Альберт тащил Сашу за запястье, и отец тоже сорвался с места. Розе сперва было весело – взрослые гоняются друг за другом! Но потом ее улыбка погасла: они с Далласом играли не так.
Она подняла брата на ноги, и они вместе ушли в фургон, к маме, где безопасно. Даллас сбросил ее руку со своего плеча, сел на корточки у двери и стал наблюдать за веселой дракой взрослых. Он улыбался, облизывал губы и дрожал, словно был напуган или взволнован.
Пока отец гонялся за людьми, которые прежде были его друзьями, мама чем-то занималась в фургоне.
Она отогнула ужасное виниловое покрытие пола, и под ним обнаружилось небольшое углубление. Туда она бросала книги, ручки, карандаши. Пачку печенья, пару сережек и серебряный браслет.
Роза поняла: это были Важные Вещи.
Она огляделась в поисках своих Важных Вещей, которые могли бы поместиться в дыру. Однако Роза уже была умна не по годам. Мама и Даллас. Они важны. И больше по большому счету – ничего.
Даже папа.
Особенно папа.
Последнее было мыслью шепотом, потому что это – Плохая Мысль.
Теперь, много позже после той ночи, мама скребла пол в этом тайном месте. Роза поняла: Важным Вещам пора снова появиться наружу.
Пальцы матери были в крови, оставляли красные следы, линии, завитки. Казалось, ей больно, поэтому Роза села на корточки, чтобы помочь, и прервалась только для того, чтобы ткнуть Далласа – пусть делает как она.
Он сделал, что ему было велено, как всегда.
Они работали молча, маленькая семейка из трех человек, связанная смешавшейся на полу кровью.
7. Вивасия – раньше
Ребенок не остался внутри Вивасии надолго.
Она не проносила его и до трехмесячной отметки, когда, предположительно, было уже безопасно говорить о нем людям. Знал только Чарльз, хотя Вивасии казалось, что он забыл.
Прежде чем ребенок вышел из нее, она сняла деньги в банкомате, как только цифры на ее счете снова окрасились в черный цвет, и не выпускала из вида свою банковскую карту – всегда носила с собой. Она стала делать перерывы на обед, чего с ней раньше никогда не случалось. Гуляла по городу и покупала крошечные ботиночки, мягкие шерстяные одеяльца, розовые платьишки и синие ползунки, а также соски, подгузники и плюшевых мишек. Об этом по-прежнему никто не знал, и Вивасия хранила покупки в своем шкафчике на работе. Когда он наполнился, она сложила стопки детских вещей в нижний ящик рабочего стола.
Несколько дней ее тошнило, но она не возражала против таких атак на свое тело. Это было доказательством того, что в ней растет новая жизнь. Она их принимала. Вглядываясь в свое лицо перед зеркалом, искала признаки внутреннего света, о котором так много слышала. Она его не находила, но, может быть, он появится позже.
В тот вечер они ужинали в городе, до которого нужно был ехать на поезде. Они не часто выбирались куда-нибудь вместе, а если делали это, то обычно посещали какие-нибудь старомодные местные пивные вроде «Быка», где в будние дни подавали два блюда по цене одного и пинта пива обходилась дешевле, чем в заведениях соседних городков.
Вивасия надела джинсы, ей хотелось износить их, пока они на нее налезают. Чарльз спустился вниз в костюме, своем лучшем, единственном, сером. Таком блестящем, почти серебряном. В этом костюме он женился на ней несколько месяцев назад.
О внешнем виде жены он ничего не сказал, только обшарил ее взглядом с ног до головы.
– Я могу переодеться, – смутилась Вивасия.
Это была почти мольба. Она не догадывалась, что они собираются в такое место, где нужно выглядеть прилично.
Чарльз взглянул на часы:
– У нас нет времени. – Лицо его было живописным отображением разочарования.
Вивасия нашла на дне сумочки алую помаду. Не ее; наверное, это Келли оставила, хотя та теперь редко появлялась у Вивасии, а может, помада была забыта давно, во время одного из еще более редких разгульных вечеров, которые в прошлом иногда случались. Вивасия размашисто мазнула помадой по губам, используя окно в качестве зеркала.
– О боже! Ты серьезно? – Глядя на ее лицо, Чарльз как будто испытал сильную боль. – Прошу тебя, не пытайся быть тем, кем не являешься.
Это напомнило Вивасии другой раз, когда она не могла разобраться, каков смысл замечания Чарльза. Тем не менее она судорожно порылась в сумочке, пытаясь отыскать бумажные салфетки, и, ничего не найдя, стерла помаду тыльной стороной ладони.
На коже осталось красное пятно, как ожог.
Чарльз поморщился и отвернулся.
– Мы можем себе это позволить? – когда их усадили за столик, спросила Вивасия, распахнув глаза при виде цены за обычный стейк весом в восемь унций.
Место было модное, где проводят свадьбы и роскошные корпоративы. Стейк стоил тридцать фунтов, салат и жареная картошка – за отдельную плату.
Губы Чарльза вытянулись в нитку.
– Прекрасный способ дать мне
