к шедевру – биографии Дмитрия Шепилова. Шедевру не литературному. «Сделать» такую жизнь – это действительно сенсация.
Биографии тогда были ключевым документом, вроде паспорта. Пишешь заявление о чем угодно – приложи автобиографию. Так что у Шепилова в одной из папок таких автобиографий множество, по минимум двум видно, как они перерастают в мемуары…
Очевидно, что тут у нас биография непрерывных взлетов и падений, причем падения – особенно если присмотреться к их причинам – вызваны именно очередной волной репрессий. Которая чаще всего Шепилова накрывает, крутит, но все-таки отпускает, иной раз чудом.
И вот начало – «вскоре чумная волна ежовщины докатилась и до нашего круга родных. Она ворвалась сначала в семью Галины Михайловны Паушкиной – сестры моей жены. В 2 часа ночи 10 ноября 1937 года в скромную комнатку на Палихе, где Галя жила вместе со своим мужем Эммануилом Ратнером (оба были работниками Госплана СССР) ввалилась группа сотрудников ГПУ. В процессе обыска все было раскидано и перевернуто. Затем Эммануилу предложено было одеться, и в окружении охраны ГПУ он исчез. И больше его не видели.
Мы и через 30 лет не узнали, как прошли его последующие дни. К этому честному и чистому коммунисту, каждой частичкой своего существа преданному партии и своей социалистической Родине, применена была универсальная формула – “враг народа”.
Где и как он встретил свои последние часы? Какие муки претерпел? Об этом не осталось никаких следов. Через 20 с лишним лет прокуратура официально сообщила Гале, что Эммануил Ратнер посмертно полностью реабилитирован.
В январе 1938 года был арестован отчим моей жены Гаральд Иванович Крумин. Член РКП(б) с 1909 года, превосходно образованный марксист, он был главным редактором газеты “Экономическая жизнь”, а затем “Известий”. Общеизвестна его переписка с В.И.Лениным. Незадолго до ареста Г.Крумин был исключен из партии за связь с “врагами народа” – так к этому времени были заклеймены бывшие члены Политбюро Я.Рудзутак и Р.Эйхе, казненные Сталиным.
Вслед за мужем исключена была из партии и мать моей жены Анна Николаевна Унксова, работавшая секретарем Воскресенского райкома партии в Московской области…»
О, к этой женщине мы еще вернемся. Уникальное создание.
И, чуть ниже:
«А 20 января 1938 года схвачена была и Галя. Начались безысходные муки члена семьи “врага народа”. Камера во внутренней тюрьме на Лубянке. Мучительные допросы с требованием разоблачения “врагов народа”. Бутырская тюрьма. Удушье арестантских эшелонов. Лесной лагерь с проволочными заграждениями, конвоиры с собаками…
Так началась наша жизнь – жизнь родственников “врагов народа”.
В этот мучительный период я работал в Центральном комитете партии».
Конструируя эту книгу, я столкнулся с проблемой: цитаты из мемуаров Шепилова. Дело даже не только в том, что часть читателей может быть с ними знакома. А просто нельзя же вот так, страницами… Поэтому дальше по тексту их, этих цитат из «Непримкнувшего», будет все меньше, а сами они – все короче. В первых главах, конечно, без этих мемуаров не обойтись, далее же мы будем все дальше заплывать в неведомые воды.
Но есть одно исключение. Поразительная глава мемуаров Шепилова – «Ежовщина», пара абзацев выше – это из нее.
Правда, когда читаешь эти строки, то возникает неловкость: да что он нам рассказывает о том, каким был сталинский террор, будто мы вообще ничего об этом не знаем, с нуля, как будто первым открывает Америку? Вот же «Архипелаг Гулаг», там все сказано, и побольше…
Но мемуары эти писались в начале 60-х. «Ежовщина», вторая их глава – возможно, в 1963-м или 1964-м. «Гулаг» был закончен 2 июня 1968 года, первый том опубликован в декабре 1973 года. Мемуары Шепилова увидели свет, повторим, только в 2001-м. Вот так… Это насчет открытия Америки.
Итак, из ЦК партии в 1938-м Шепилова, понятное дело, погнали, а дальше – еще одна потрясающая, буквально взрывающаяся от эмоций сцена из той же главы. Насчет того, как его, уже скромного научного работника, приглашают якобы в уголовный розыск, привозят на Лубянку, а там – просят рассказывать всякие вещи о настроениях товарищей. И тут происходит неожиданное.
Как же он это описывает! Мемуары в целом-то неровные, иной раз переполнены цитатами из нудных документов, но тут…
Дело в том, что доносить Шепилов отказался.
«Откуда-то издалека до меня донеслись тяжелые и холодные, как биллиардные шары, слова:
– Ну, что же, вы полностью раскрыли свое истинное лицо. Мы, между прочим, так и думали. Мы знаем все ваши связи с врагами народа и о всей вашей вражеской работе. Итак, Шепилов (он уже не говорил “товарищ”), я вас оставлю ненадолго. Сядьте за тот столик и подумайте хорошенько. Либо вы будете работать с нами, либо… Вы человек грамотный, бывший прокурор, и хорошо знаете, что вас ожидает.
Я пересел за маленький столик. Человек со стальными глазами сильной красивой походкой вышел из кабинета, и в него сразу же вошел привезший меня рябой. Он подошел к окну, повернулся ко мне спиной, отодвинул штору и стал с безразличным видом смотреть через стекло.
Я не знаю, сколько времени прошло, время перестало существовать. Я не думал о поставленной передо мной дилемме. Этот вопрос был решен как-то сразу же, не мозгом, а всем моим существом, как только человек со стальными глазами поставил его. В голове вихрились какие-то случайные и неожиданные мысли, картины, воспоминания.
Послышались шаги. Быстрым и нервическим шагом в комнату вошел человек и резко остановился против меня. За ним вошел и тот, допрашивавший меня. Стоявший у окна рябой тотчас удалился.
Передо мной стоял небольшой человек с бледным лицом и взлохмаченными черными волосами. Одет он был в суконные брюки и гимнастерку цвета хаки, на ногах – сапоги. Гимнастерку опоясывал широкий армейский ремень. Возможно, что он подражал своему начальнику: так одевался Ежов. На одно плечо у него была накинута длинная армейская шинель, так что одна пола волочилась по паркету. Лицо у него все время конвульсивно подергивалось, как будто он хитро и зло подмигивал. Маленькие черные глазки-бусинки тревожно бегали. Время от времени он подергивал и плечами, словно через него периодически пропускали ток высокого напряжения. Он чем-то очень напоминал бывшего помощника Сталина, а потом редактора “Правды” Л.Мехлиса.
– Ну, как решили, Шепилов?
Я сказал, что уже дал ответ.
– Так, так, понятно, – сказал он визгливым, срывающимся голосом. – Так и следовало ожидать. А что ты от него хотел, – обернулся он к человеку со стальными глазами. – Ведь это же враг, матерый враг, разве он будет работать с чекистами.
Дальше он изверг каскад грязных
