первый раз за нашу встречу. Задумался и медленно сказал:
— Я обмозгую и тогда отвечу.
Наш «Боинг» мягко посадил пилот. Представился учёный:
— Пётр Храпов.
Благодаря друг друга за полёт, мы вскоре распрощались возле трапа.
Свои идеи я не мог забыть, и вот когда уже был дома снова, чтоб попытаться их осуществить опять направил стопы в банк Скворцова. Придя, я был немало удивлён. Толковых объяснений не добился. Никто не знал, куда девался он. Уволившись, как будто испарился. Раздав долги, продал машину, дом, сказав друзьям, что грешный мир стал тесен. Недолго люди помнили о нём. Он стал для всех совсем не интересен. С женою, разорвав бездетный брак, не обижая и не оскорбляя, причину ей, не объяснив никак, развёлся и уехал не прощаясь. В одном костюме он покинул дом, оставив ей и дачу и квартиру. Она не долго плакала о нём, утешившись с каким-то ювелиром.
Никто не знал, куда пропал Скворцов, но я его нашёл довольно скоро. И вот уже на родине отцов стою у невысокого забора. За ним Скворцов с лопатою в руках, невдалеке сарай и домик хлипкий. Играет солнца луч в его очах, а на устах счастливая улыбка. Он, не спеша, к калитке подошёл. В приветствии сомкнулись две ладошки. В тени деревьев накрывают стол две женщины смущённые немножко.
Щебечут птицы, речка, рядом луг и лес совсем недалеко от дома. Пьянящий мятный запах трав вокруг. Уставлен стол дарами чернозёма. Бокал наполнен, произнесен тост: «за встречу и за дальнюю дорогу», а в воздухе висит один вопрос:
— Как я сумел найти его берлогу?
Сначала разговоры ни о чём — о жизни об упущенной минуте. Футбол, рыбалка — кто, чем увлечён, но постепенно переходим к сути.
Мой визави был крайне удивлён таким к себе нечаянным вниманьем. Вопрос задал мне напрямую он:
— Зачем я появился в глухомани?
И я, нисколько не кривя душой, ему открыл свои большие планы:
— Хочу построить город небольшой и думаю об этом постоянно. Мечтаю в этом городе собрать для торжества прогресса и науки огромной силы мыслящую рать кому в пылу познанья не до скуки. Кого несёт людская круговерть в научном или творческом экстазе, кому не стыдно в зеркало смотреть, кто не желает жить во лжи и грязи. Хотелось бы такой построить град куда бы не пришли законы леса. Где не был бы в почёте казнокрад, бездельник, лицемер или повеса. Хотелось бы открыть науки храм, в котором бы учились наши дети. Его я не смогу устроить сам, но есть один учёный на примете. В фундаменте всего стоит мошна. Одной моей здесь явно будет мало. Хотя задача дальняя видна — я думаю, что нужен банк сначала. Готов в него весь свой ресурс вложить, рискнуть своим всем капиталом сразу и Вам его возглавить предложить. Надеюсь не узнать пилюль отказа. Мне кажется Вам это по плечу. Надеюсь на поддержку Вашей длани. Я сделать этот скромный банк хочу финансовым ядром всех начинаний. Возможно, я наивен чересчур, рисую нереальные картины. На банк наколем, словно на шампур всё, что нам нужно как куски свинины. Для этого мы место подберём безлюдное, чтоб меньше укоризны. Желательно, чтоб был там водоём и всё, что нужно для комфортной жизни. Откроем ВУЗ, начнём учить людей, дома построим, школы, магазины. Попробуем светить как Прометей и установим правила едины. Возможно, сможем мы построить мир без подлости цинизма и разврата. Где будет, презираем рэкетир, не будут дуло направлять на брата. Возможно, назовут меня глупцом, иль скажут, что наивностью страдаю, но я готов с ответственным лицом делиться полномочия вручая. Чем больше рядом с нами богачей, тем легче будет выполнить задачу. Для них не нужно пламенных речей, не купишь их машиной или дачей. Все будут в деле — каждый у себя и от него получит половину. Свою работу, делая любя, не проведёшь такого на мякине. Все вместе как единый механизм мы двинемся к огромной важной цели. Когда-то ощутив коллективизм, мы все его бездумно проглядели. Сложенье многих напряженных сил — общественная мощная пружина, а для себя я б много не просил — с лихвою хватит даже половины.
В запале говорил я много слов, под облаками образы летали. Вдруг мне простой вопрос задал Скворцов:
— А место Вы для града подобрали? Коль нет, могу Вам что-то рассказать. Мы здесь сидим, нет в мире лучше края. Здесь родила меня когда-то мать. Тут я учился силы набирая. Потом уехал в странный глупый мир, где правят неразумные законы, шуршащий, краской пахнущий кумир и ложные нелепые резоны. Мой край примерно десять лет назад об этом люди помнят, и поныне покрыл необычайный снегопад, всё превращая в белую пустыню. Пропала связь, порвались провода. Несчастным людям не дожить до лета. Легла на землю лютая беда, народ остался без тепла и света. В снегу застряли даже трактора. Непросто было выручить из плена. Без печек замерзала детвора. Пришлось послать на выручку военных. Еду и топливо, чтоб людям подвести приехали на бронетранспортёрах асфальт весь, искорежив по пути. Желающих забрали в город споро. Остались на десятки верст вокруг с пол тысячи старух к погосту ближе, два трактора, какой-то ржавый плуг, три лошадёнки и на зиму лыжи. Прошло уже почти десяток лет. По-прежнему отсутствую дороги. Никто не восстанавливал тут свет, и люд живёт как дикий зверь в берлоге. Земля прекрасна, славный урожай, политый потом, кормит нас сторицей. Иначе б обезлюдел милый край — вся молодежь уехала в столицу. В лесах плодится вольное зверьё в озёрах и речушках много рыбы. Давно дороги поросли быльём вокруг лежат асфальтовые глыбы. А тут земли гектаров тысяч сто. На них не больше тысячи старушек и в два три раза меньше стариков, забытые людьми и богом души.
— А кто владеет этой всей землёй? Скворцову я задал вопрос серьёзно.
— Вопрос, пожалуй, не совсем простой. Здесь был колхоз, а нынче всё бесхозно. Тут даже почты и медпункта нет, а наш Кирилл единственный ребёнок. Формально есть какой-то сельсовет и председатель — старичок Парфёнов. Я завтра познакомлю Вас, Антон, с Парфёновым, сейчас уже темнеет. Уже, пожалуй, спит сегодня он — деревня наша в сумерках пустеет. Погаснет скоро наш природный свет, уже светило на верхушках сосен. У нас кроватей и постелей нет, мы Вас на сеновал к себе попросим. На свежем сене будет Вам с руки. Идите спать я Вас будить не стану. А летом ночи очень коротки и наш петух с утра разбудит рано.
Я никогда так хорошо не спал. Мне птицы колыбельную пропели, а утром с петухами бодро встал легко под стать младенцу в колыбели. Умылся родниковою водой и даже позавидовал Скворцову. Я тоже укатил бы в край глухой, но миссия вперёд толкала снова. Я выбрал непростой и скользкий путь упорного труда больших терзаний. Не для медалей я готовлю грудь, а для свинца и трудных испытаний. Тут не видать ещё вороньих стай, пока поют здесь птицы, а не лиры. Когда я подниму забытый край, сюда слетятся сразу рэкетиры, воры и проходимцы всех мастей — картёжники, путаны, забияки. Найдутся представители властей, зашевелятся денежные знаки. А где они — созданья Сатаны, там много есть охотников покушать. Не обойтись без крови и войны. Могу ли взять я этот грех на душу?
Я заблудился в паутине слов, с Парфёновым на встречу отправляясь. Со мной к нему направился Скворцов, что бы решать судьбу родного края. Парфёнов оказался старичком с огромной бородой и жёлтой кожей. Когда мы постучали в ветхий дом, он завтракал и пригласил нас тоже. Сняв с полки с мутной жидкостью графин, налил нам по стакану самогона. Представился:
— Парфёнов Серафим, а батюшку все звали Парамоном. Но все меня здесь кличут просто: «дед», — и, крякнув, опрокинул чарку, споро промолвив, — что заставило чуть свет прийти
