не делала… <…> Но если жена твоя бестолкова, груба и невежественна, так что учтивыми словами ее не исправить, тогда отругай ее крепко, подвергни упрекам и устраши всякого рода угрозами. Если же и этого окажется мало… проучи ее хорошенько палкой… <…>…Бить жену надо не в гневе, но с ревностью о благе и радением о ее душе…»84
Автор одного английского руководства того же времени, напротив, не советует молодым людям обижать своих супруг, ссылаясь на следующее обстоятельство:
Пускай жена – служанка нам почти,
Но ведь она и друг, как ни крути85.
Что касается куртуазной литературы, то в плане содержания она, конечно, не вполне точно рисует жизнь тогдашних знатных дам, и все-таки сам факт ее появления кое-что говорит о социальной роли женщины в эпоху Высокого Средневековья. Зародившись на волне растущего благосостояния служилого рыцарства, эти лирические жанры явились выражением утонченных вкусов и запросов нового «праздного класса», и основную массу читателей этих модных сочинений составляли именно женщины. Несмотря на присущее феодализму доминирование мужского начала, в куртуазной традиции уже различимы черты будущей придворной и салонной культуры. Как рассказывает биограф короля Людовика IX Святого Жан Жуанвиль, во время битвы при Эль-Мансуре один из крестоносцев крикнул ему: «Клянусь Господом, нам еще приведется рассказывать об этом деньке в дамских покоях!»86 Надо полагать, рыцарь ярко представил себе, как обсуждают и восхваляют его подвиги на светском собрании в доме какой-нибудь госпожи. Примерно то же самое будет потом происходить в парижских салонах XVIII века или, скажем, в вашингтонских гостиных века двадцатого.
Совсем в ином ракурсе место и роль женщины предстают в зеркале средневековой науки, бившейся над разгадкой механизма человеческого воспроизводства. Если необходимость мужского семени для зачатия была очевидна и известна из практических наблюдений, то участие материнского организма в этом физиологическом процессе было по-прежнему покрыто тайной. Пройдет еще много столетий, прежде чем изобретут микроскоп, и только после этого будет открыта яйцеклетка млекопитающих – и человека в том числе.
За неимением микроскопа средневековым мыслителям не оставалось ничего лучшего, как полагаться на умозрения античных авторов, пытавшихся в меру сил объяснить тот наглядный факт, что потомство – как у животных, так и у человека – наследует черты обоих родителей. Уже Аристотель, чей авторитет был непререкаем во всех сферах знания, предполагал, что некоторое отношение к феномену воспроизводства имеют месячные выделения самок. Но в чем конкретно состоит репродуктивная функция женского организма? На этот вопрос не мог внятно ответить даже Аристотель, отчего и отводил женщинам второстепенную роль. Вывод философа состоит в том, что именно самец есть активное «действующее» начало, важнейшая порождающая сила в акте зачатия. Мужской пол является «движущим и действующим», тогда как женщина привносит во время полового сношения лишь некую «материю».
Вот как рассуждает Аристотель:
Если, по мнению некоторых, самка привносит во время полового сношения семя, так как иногда женщины испытывают то же удовольствие, что и мужчины, и вместе с тем у них появляется жидкое отделение, то ведь эта жидкость не семенная… <…> Женский пол характеризуется известного рода слабосилием, именно неспособностью варить семя… <…> Так как самец доставляет форму и начало движения, а самка… материю, то как при свертывании молока телом является молоко, а сок, или сычужина, – тем, что содержит в себе свертывающее начало, также действует начало, исходящее из самца в самку… <…>…Из них может возникнуть единое только таким образом, как из плотника и дерева – ложе, или как из воска и формы – шар87.
Кроме того, женщины, уверен Аристотель, «слабее и холоднее по природе, и женственность следует рассматривать как некий природный недостаток»88. Отталкиваясь от идей великого грека, Фома Аквинский считает само собой разумеющимся, что «женщина несовершенна и неудачна». Активная сила мужского семени направлена на воспроизводство «совершенного подобия», то есть зачатие ребенка мужского пола; если же рождается девочка, это связано с «каким-то изъяном в активной силе»89.
Немецкий ученый Альберт Великий, бывший наставником Фомы Аквинского в Парижском университете, по-своему интерпретирует и перерабатывает аристотелевские аргументы. Рассматривая природу женской сексуальности, он выдвигает по этому предмету собственную концепцию – надо сказать, весьма нестандартную по меркам тогдашней научной мысли. Путем «безупречных» логических выкладок схоласт приходит к выводу, что женщины испытывают большее половое влечение, чем мужчины, и получают более сильное наслаждение от любовного акта. В отличие от Аристотеля, Альберт убежден, что при оргазме женщины, подобно мужчинам, выделяют семенную жидкость, а раз они ее одновременно и выбрасывают и принимают, значит и удовольствие получают двойное. Менструальная кровь – это женское семя, которое накапливается в утробе в промежутках между месячными очищениями и разжигает плотское желание. Разрядка напряжения происходит с наступлением очередных месячных. Отсюда Альберт заключает, что по сравнению с мужчинами, испытывающими лишь краткий всплеск удовольствия, приятные ощущения у женщин значительно растянуты во времени. Пиком женского вожделения философ считает период беременности, когда менструации прекращаются, поскольку материя требуется для формирования и питания развивающегося эмбриона. Зададимся, однако, вопросом: на чем в конечном счете строятся эти «строгие» тезисы о повышенном женском либидо? Нетрудно заметить, что в основе лежит старое как мир представление о превосходстве сильного пола: женщина, существо по природе своей слабое и ущербное, жаждет соединения с мужчиной как существом полноценным, ибо все несовершенное в мире стремится к совершенному. Вполне понятно, что при такой логике именно женщине приписывается большее удовольствие от соития и заинтересованность в нем.
Выражаясь научным языком, Альберт считал половую активность благотворной и даже необходимой для женского организма. Объяснял он это «недугом», который происходит «от избытка испорченной и ядовитой менструальной крови». «А посему таким женщинам хорошо… часто вступать в половое общение с мужчинами, чтобы освободиться от этого вещества. Особенно полезно сие женщинам молодым, так как тела их полны влаги. <…> И действительно, молодые женщины, ввиду обилия в них этого вещества, большую тягу к соитию имеют…»
«Следовательно, – заключает ученый муж, – грешно и природе противно удерживать [женщину] от этого и воспрещать совокупляться с тем, кто ей мил, хотя такое поведение и предосудительно с точки зрения нравственности. Но здесь речь не об этом»90.
Куда более достоверная физиологическая теория, чем все описанные, принадлежит выдающемуся продолжателю Аристотеля – великому врачу и мыслителю II века н. э. Галену. Другое дело, что широкая европейская общественность познакомилась с его медицинскими трактатами лишь в XIV столетии – главным образом благодаря переводам с арабского91. Именно Гален предвосхитил догадку знаменитого английского анатома XVII
