в следующий момент дверь кабинета открылась, и мисс Кемп пригласила нас войти.
— Спасибо, что пришли, — сказала она и по очереди пожала руки всем, кроме меня. — Мы собрались здесь из-за сегодняшнего серьёзного происшествия. Чтобы понять, что в связи с ним делать, я хочу выяснить все обстоятельства.
— Тут и выяснять нечего, — сказала женщина. — Этот здоровенный лоб сбил Питера с ног. Ни с того ни с сего взял и ударил его. И мы все знаем, к чему это привело.
Я попытался было что-то возразить, но слова застряли у меня в горле.
— Насколько я понимаю, Питер страдает эпилепсией? — спросила мисс Кемп.
— Да, это указано в его деле, — ответил отец Станно.
Мисс Кемп посмотрела в лежавшие перед ней бумаги.
— Но раньше в школе припадков у него не случалось?
— Обычно они бывают по ночам, — сказала мать Станно. — Это доказывает, что сегодня припадок был спровоцирован. Спровоцирован этим мерзавцем.
— Мы не можем сказать наверняка… — начал отец Станно.
— Только посмотрите на него, — перебила его жена. — Он в сто раз здоровее нашего Питера. Питер — хрупкий мальчик, он и мухи не обидит. А это животное…
До этого момента мой отец сидел будто в ступоре, но сейчас встрепенулся.
— Ники не животное, — сказал он. — Он хороший ребёнок. Он никогда не попадал в неприятности.
— Это всё вы! — У матери Станно налились кровью глаза. — Вы во всём виноваты. Родители. Вы и его мать.
— Заткнись, — сказал я. — Закрой свой вонючий рот.
На секунду в кабинете повисла тишина. Потом мисс Кемп сказала твёрдо:
— Сядь, Николас, ты…
Но было поздно. У меня в голове будто что-то взорвалось.
— Вы все тупые уроды! А я ни хрена не сделал ничего плохого!
— Ники! — сказал отец.
— Да пошёл ты! — выкрикнул я, скорее в пространство, чем лично ему.
Затем, громко хлопнув дверью, вылетел из кабинета.
Пронёсся по коридору, скатился вниз по лестнице и выскочил на улицу.
16
На улице шёл дождь. Такой дождь, который пропитывает собой воздух, но отдельных капель при этом не видно. Я поплёлся домой и через минуту уже был мокрым насквозь. И весь дрожал. Только когда промокнешь, становится по-настоящему холодно.
Я шёл к дому окольными путями, чтобы не попасться на глаза отцу, когда он тоже пойдёт домой. Он наверняка был дико зол на меня. Он ведь не знал, что я только едва дотронулся до Станно. И мог на самом деле думать, что я его доставал. Взрослые вообще никогда толком не понимают, что на самом деле происходит в школе.
Немного спустя мне пришло в голову, что нет никакого смысла идти длинной дорогой, чтобы дома так и так нарваться на взбучку. Во всём городе я знал одно-единственное место, где можно было бы укрыться от дождя.
До библиотеки я добрался за полчаса. При виде знакомого здания у меня ёкнуло в груди. Обычно оно светилось всеми большущими окнами, так что были видны полки с книгами и читатели, и уже от одного этого вида становилось тепло на душе. А сейчас свет в библиотеке не горел, и, значит, она была закрыта. Но я всё равно подошёл к её дверям.
На дверях висело объявление. В нём говорилось, что «время работы изменено». Правильнее было бы написать «время неработы изменено», потому что теперь библиотека большую часть времени не работала. Она открывалась только с утра по вторникам и четвергам и ещё в субботу до четырёх дня. Бред какой-то. Прекрасное здание, полное книг, — и вечно закрыто. Это как иметь машину, на которой не разрешено выезжать из гаража.
Под навес над входом в библиотеку почти не попадал дождь. Идти мне было некуда, поэтому я уселся на ступеньку и просидел около часа, пока окончательно не замёрз. Когда сидеть стало совсем уже невозможно, я встал, пошарил по карманам и нашёл там два фунта. Сходил к уличной забегаловке, купил картошку фри и колу и вернулся с ними обратно на ступени библиотеки. С едой я сразу почувствовал себя лучше. Когда ешь, все мысли крутятся вокруг поглощения пищи и не отвлекаются на неприятное.
Но скоро картошка кончилась, и её благотворное действие тоже. Это как когда ты маленький и боишься темноты, а мама приходит и целует тебя на ночь, и потом силовое поле её поцелуя ещё какое-то время оберегает тебя, но становится всё слабее и слабее, пока наконец совсем не исчезнет и ты снова не останешься беззащитным перед монстрами.
Я ещё немного бесцельно пошлялся по городу. Дождь перестал, я вышел к церкви, прогулялся по кладбищу, посмотрел на поле, где мы подобрали Грачика, и на серевший за полем перелесок, в котором мы спасли барсучонка. Но потом дождь припустил с новой силой, стало быстро темнеть, и я пошёл домой.
17
Отец меня ждал. Я это понял по тому, что, когда я пришёл, он сидел и ничего не делал. Обычно, когда ты видишь людей, они бывают чем-то заняты — смотрят телик, тупят в интернете, читают газету, болтают, делают что-то ещё. Когда же видишь человека, который не делает ничего, это может означать только одно — он тебя ждёт. Наверно, у людей плохо с многозадачностью и, если они кого-то ждут, ни на что другое их уже не хватает.
А ещё, если видишь человека, который ничего не делает, это часто означает, что у тебя неприятности.
Отец сидел за столом на кухне. И, как мне показалось, долго и напряжённо обдумывал, как и в каком тоне со мной говорить. Он, наверно, перебрал много вариантов — сердито, смущённо, с отвращением, раздражённо, насмешливо. А в итоге сказал печально:
— Ники, зря ты это сделал.
— Ты про что? — спросил я.
— Про всё. Не надо было бить того мальчишку. Не надо было ругаться. Убегать.
— Я его не бил.
— Все говорят, что бил.
— Я его толкнул. И даже не сильно.
— Ему хватило.
Я вспомнил, как Станно весь содрогался, лёжа на земле. И с трудом отогнал от себя это воспоминание.
— Это он задирался, а не я.
— Говорят, он меньше тебя.
— Да, но у него здоровенные приятели и он всегда их натравливал на меня. А ещё он… подлый.
Отец покачал головой.
— Если бы ты тогда не сбежал и рассказал всё директрисе… Как её там?
— Мисс Кемп.
— Ну
