немного, когда обнаружил, что мы не деремся более, и уже спокойнее обратился к нам: ”Юные господа! Вы – братья по несчастью: оба лишенные своего имени по прихоти и из страха сильных мира сего. Сама судьба свела вас сегодня, но не для убийства друг друга, а ради союза для мести вашим врагам”.
Этьен подскочил к Карлу, от чего тот инстинктивно отпрянул, неверно истолковав намерения злодея.
– Не пугайся так, братец, еще не время. Ты только представь, как огорошены мы были таким началом, но дальше рассказ монаха стал гораздо интереснее, – Этьен вперился в глаза королю. – Как я уже упоминал, наш батюшка, а может и не батюшка, Людовик VIII, мягко говоря, был крайне раздосадован моим рождением и разговорами при дворе. Его первым желанием было придушить меня. Однако один молодой священник, которому он доверял, – и который, скажу тебе по секрету, наверняка, сам и донес Людовику подозрения после исповеди нашей матери, – посоветовал подыскать благородный дом, чтобы пристроить меня туда. Двору сообщили о моей смерти, чтобы руки короля не были обагрены кровью, а ребенок не был у всех на виду.
Он бесцеремонно налил себе вина из королевского кувшина, сделал несколько жадных глотков и обжег Карла безумным взглядом.
– Каково? Ну, скажу я тебе, братец, после такого ноги мои чуть было не подкосились, и я чудом не упал. Стою и думаю: “А ведь и правда, как-то очень уж странно мои родители д’Аркуры ведут себя со мной: ни проявления ласки от матери, ни общения с отцом – все как-то отстраненно. Нет, относились, в целом, хорошо, даже почтительно, но именно как к высокородному гостю, а не к родному сыну”.
Этьен подошел к маленькому столику, на котором лежали гроздья винограда на серебряном подносе и принялся, отщипывая одну ягоду за другой, кидать их в рот и медленно пережевывать, словно собираясь с мыслями. Горбун ухмылялся. Карл задумчиво молчал, пытаясь припомнить странности при упоминаниях в семье умершего Этьена. Наконец новоявленный брат отряхнул руки, вытер их о край своего атласного плаща и спросил Карла.
– Теперь догадываешься, почему ты везунчик?
Карл вопросительно поднял брови.
– Батюшка-то скончался до твоего рождения, а иначе и тебя бы ждала моя судьба, – король Сицилии нервно дернулся от осознания этой мысли, а Этьен упивался его растерянностью. – Сам подумай, Людовик VII не виделся с женой с июня, пока сражался с еретиками в Лангедоке. Он умер в ноябре, а ты родился в марте следующего года.
Разум Карла помутился от оскорбления, а кровь прилила к его лицу. Не раздумывая, он вскочил, чтобы руками растерзать обидчика.
– Ты точно не доживешь до конца рассказа, – рассмеялся Этьен, ожидавший такой реакции. Он легко увернулся от хватки Карла и легко ранил, словно в назидание, тому руку. – Но довольно. Довольно, я сказал. Сядь. Обещаю, я не буду тебя больше дразнить.
Бывший барон подтолкнул Карла на прежнее место. В это время за стеной у изголовья королевской кровати послышался слабый шум, но быстро стих. Горбун подошел к стене, прислушался, но ничего больше не услышал. Он пожал плечами, мол, вроде все спокойно, и вернулся на свое место у двери. Этьен продолжил.
– Жажда мести заклокотала в моей груди, как ты понимаешь. Сперва я хотел разделаться с монахом, но он смог убедить нас, что королевская семья – вот кто истинные наши с бароном враги. По его словам, он спас нас обоих от неминуемой расправы. Горбун, кстати, был поражен еще больше меня. Признав во мне отвергнутого родными принца крови, обуреваемый схожим горем, он сразу же принес мне клятву в верности, – говоривший повернулся к своему товарищу и с искренней признательностью сказал: – и ни разу ее не нарушил! Он просил лишь позволить ему мстить вместе со мной.
– Монах пытался выяснить, как горбун понял, что он принадлежит к этому роду. Оказалось, что жонглер, забравший детей из дома д’Аркур, прихватил еще одну вещицу. Сундучок, в котором… помимо всего прочего… хранилась древняя печать рода д’Аркуров, – Этьен замялся, понимая, что и так сказал много лишнего, – но к нашей сегодняшней истории это отношения не имеет.
– Я не мог вернуть настоящему Филиппу его имя и титул, но поклялся помочь ему получить рыцарский сан. Мы заключили союз, – Этьен впервые в жизни поклонился своему товарищу. Тот, пораженный, почтительно поклонился в ответ, – и поклялись друг другу, что через какие бы сложности нам не пришлось пройти – мы будем вместе до конца. Мы решили объявить детям Людовика VIII войну и не успокоиться, пока не уничтожим их всех. Людовика, Роберта, Альфонса и тебя, Карл. Четверых моих родных братьев – эту четверку чужих мне людей. И, конечно, расправиться с главной виновницей наших бед – Бланкой Кастильской.
“Этот подлец увеличивает свой счет”, – мстительно подумал Карл при упоминании своей усопшей матери, которая была привязана к младшему сыну.
– Ты согласен, любезный Карл, что любые способы хороши, лишь бы дотянуться до горла врага?
Не дожидаясь ответа, Этьен продолжил.
– При помощи связей Бернарда де Ко и моего титула я был любезно принят ко двору. Вскоре наш усопший брат Людовик полагал меня своим преданнейшим вассалом. Ждал момент и наконец мне представилась возможность поквитаться с первым. Роберт д’Артуа – чванливый осел. Из-за его безрассудности и глупости, а также непомерного желания казаться великим полководцем на фоне Людовика – провалился весь крестовый поход.
– Ты помнишь, – Этьен повернулся к горбуну, – эти вереницы повозок с драгоценностями, отправленные стенающей родней для выкупа цвета французского рыцарства на Восток. Да, я был единственный, кто привез два воза добра обратно во Нормандию. И все равно мы с тобой продешевили. За то, сколько неверные получили за одного только Людовика, нам надо было просить втрое больше, и даже этого было бы мало.
Карл вскипел.
– Так и говори, плут, что тобой все время двигали деньги, а никакая не месть.
– Для меня эти деньги – унижение вашего дома, там где вы только теряете, я приобретаю. Да я согласился бы за одну гнутую монету скакать без отдыха на восток, лишь бы погубить вас там. Я заманил Роберта в ловушку, сговорившись со вдовой султана Ассалиха, обманул его, что гарнизона в Эль-Мансуре нет. Единственно, с чем у меня возникли небольшие сложности, я едва успел помешать его любимчику Ришара д’Эвилль доставить прощальное письмо Людовику, раскрывающее, что я – предатель.
А когда трое братьев – Людовик, Альфонс и ты – попытались вместе с преданными крестоносцами выбраться ночью из окружения, именно я помешал сжечь мост у Фарискура,
