и они хотят обсудить условия контракта. Это был неожиданный и, шокирующий успех. Голос здравомыслия шептал, что я сам своей проделанной работой заслужил это, но другой голосок, куда тише первого, шептал, что всему виной монетка, с которой я никогда не расставался.
Я и сейчас не знаю, что послужило причиной того, что мою книгу взялись издавать, и не то чтобы меня это сильно волновало, тем не менее я считал этот вопрос достаточно правомочным для себя. Уверен, будущее поможет мне разобраться с этим.
Кто-то, наверное, решит, что большая часть этой истории выдумка, другие подумают, что всё, что я написал, правда, но истина где-то посередине. Конечно, многое из того, что я услышал от свидетелей произошедшего, почерпнул из газет и журналов, я постарался перенести в неизменном виде, но так получилось, что для полноты произведения информации не хватало, и кое-что мне приходилось добавлять самому. Например, сцену страсти между Адамом и Мэри они поведали мне лично, пусть и жутко стесняясь. Они, наверное, считали, что это важно, потому что она показывала, какие противоречивые чувства вызывал у них ураган. Я рад этому и искренне их благодарю. А вот сцена любви Криса и Луны выдумана мною полностью. Я знал, что они занимались сексом, потому что Луна спустя девять месяцев родила мальчика, а ещё она после урагана поселилась в доме семьи Хендерсонов, и Гарет с Салли стали относиться к ней как к дочери. Остальное сопоставить будет несложно.
На третью неделю моей жизни, в которой я стал знаменитым писателем, я получил короткое письмо от Адрианны, в этом письме говорилось, что она рада моему успеху и предлагала где-нибудь встретиться. Один вид этого письма заставил моё сердце учащённо биться. Я как раз раздумывал над посланием Адрианны, когда увидел, что по новостям передавали приближение грозового фронта, и всё моё хорошее настроение мгновенно улетучилось. Возможно ли, что именно в этой грядущей буре и прячется Кэлвин? Я этого не знаю и не думаю, что хочу знать, но то, что прогноз погоды заставил меня вздрогнуть, мне не понравилось. Это граничило с сумасшествием… или предчувствием?
Пару раз я ездил на могилу Аарона и спрашивал себя, что сказал бы мой друг и наставник, прочитав то, что я написал, что бы он сказал о моих страхах? Решил бы он, что я безумен? Я уверен, что он бы мне поверил, но этого я никогда не узнаю. Мой роман напечатали, и он теперь на полках в магазинах, а моё имя мелькает на страницах газет и звучит по радио. Монетку я ношу с собой, не расставаясь, и думаю, что Денни был неправ, когда говорил, что я никаким образом не причастен к тому, что случилось той далёкой ночью. Я написал об этом роман, и его прочитают тысячи людей (я знаю это, потому что издатель дважды увеличивал тираж), многие узнают о Кэлвине и его волшебном шаре. И пусть все они решат, что это всё выдумка, те чувства, что они испытают, послужат кормом для шара. Я уверен в этом. Так что тот успех, который я заслужил, заработан на все сто процентов мною самим, и это меня пугает. Я не знаю, поступил ли я правильно или, наоборот, я сделал что-то ужасное? Но куда хуже то, что, в отличие от читателей, я знаю, что где-то по неведомым дорогам бродит настоящий, как воздух, которым мы дышим, монстр, представляющийся искателем диковинок, а в его сумке по-прежнему лежит колдовской кристалл. От подобных мыслей мне становится не по себе. Угроза встретить его лично более чем реальна. Я не хочу себе в этом признаться, но я боюсь, что однажды Кэлвин окажется на моём пороге, как когда-то оказался на пороге Луны, Тома, его ослепительно прекрасной сестры Адрианны (надеюсь, ты читаешь это), человека с тысячей голосов Джорджа Ирвинга, смелого помощника шерифа Гарета Хендерсона и других.
Поэтому я попрошу: по каким бы неведомым дорогам ты ни бродил, Джером Кэлвин, надеюсь, ты никогда не постучишь в мою дверь.
