давай на нас орать. Мы в итоге заказали работы по восстановлению.
– Что за символы? Фотографий не осталось?
– Фотографии мы делали на всякий случай, но это надо искать, так сразу не вспомню, где они.
Андрей подумал, что ему везёт.
– Можете отсканировать? Я оставлю почту и номер телефона.
– Поищу, – весело пообещала женщина.
Она ткнула ручкой в место на карте.
Пробиваясь по разволоченной грязи, Андрей вспомнил, как шмыгали его кроссовки по просёлочной дороге во время тренировок в лагере.
Пять лет назад отец поощрительно хлопнул его по плечу на КПП у академии. Вчерашний выпускник непринуждённо кивнул и взлетел, не оглядываясь, по ступенькам в новую, взрослую жизнь.
После проверок всех погрузили в электричку. Андрей устроился у окна с теневой стороны и наблюдал, как оседали в вагоне ребята. Многие уже перезнакомились, сгрудились по интересам, от сиденья к сиденью прыскали смешки и дурацкие шутки. Рядом приземлилась компания из пяти девчонок под предводительством пухленькой Марины. Она первой забежала в вагон и заняла места для остальных. Андрей припомнил, что уже видел её широкое и сочное тело на стадионе. На ней была обтягивающая майка с глубоким v-образным вырезом, сползающим с большой груди, куда по выемке потёк Ромбовский взгляд.
– Глаза не просмотри, – цыкнула она.
Он вздрогнул, будто застуканный на месте преступления, и поднял голову. У неё было лицо сердечком, светлые волосы, треугольно расходившиеся от пробора по лбу и за уши, и большие светлые глаза; в её покатых плечах, низкой и крепкой фигуре с чуть-чуть выходящими по бокам складочками чувствовалась какая-то маслянистость.
– Да ладно, – засмеялась она, – не Мона Лиза, денег за просмотр не берём.
Подружки прыснули со смеху, а он, так и не найдя в себе ответной реплики, покраснел. Поэтому, когда его попросили забросить рюкзаки наверх, он с энтузиазмом взялся за дело, и потом, отвернувшись от греха подальше, всю дорогу напряжённо гипнотизировал окно.
Держалась бездыханная жара, и от станции пришлось шагать километра три по долгой пыльной дороге. На него – ближайшее тягловое средство – повесили несколько сумок с вещами, и он безропотно тащил поклажу. Марина шла впереди налегке, и он следил за плесканием её бёдер и облачками пыли, выбивавшимися из-под обуви.
Этот образ пережжённой солнцем земли, которая скоро окунулась в непролазные дожди с беготнёй по грязи и хмурыми зарядками, казался ему символом собственного долготерпенья.
Расселили по корпусам. На второй день десяток человек, не выдержав напора, смотали манатки и, вздохнув облегчённо, убыли восвояси. Одновременно с ними ушло солнце. Выдались две холодные, скорые на грозы июльские недели. В дни прояснений лютовали комары. Однако Андрей каждое утро застёгивал молнию на ветровке до упора, шёл на зарядку, на завтрак, на занятия, маршировать, в наряды, сидел за книгами, сдавал экзамены. Каждый день на построении объявляли отчисленных, люди пачками отламывались от первоначальных пяти сотен. Размякшие, словно бы отсыревшие внутри, они не вызывали ромбовского сочувствия. Он был убеждён: заваливают экзамены идиоты, а физподготовку – слабаки; таким не место в профессии. Ливневая стена, метафорически выступающая из памяти, как будто отрезала его от курса. Он был лучшим, но его с опаской и вызывающим хихиканьем обходили стороной.
Этот разрыв он ощутил особенно остро на третий день, отбывая наряд по столовой. Тяжёлая повариха, повелительница каш, сосисок и сладкого чая, после обеда отправила Андрея на склад усмирять пыль и разброд вещей; там, среди всякого хлама, он заполз в дальнем углу на чёрные полиэтиленовые мешки, набитые тряпьём, и, угнездившись за стеллажом с рабочим инвентарём, задремал, вымотанный физически и эмоционально. Разбудил его скрип железной двери и захлёбывающийся, сбивающийся на шёпот смех. Высокий, коротко остриженный парень практически втолкнул ту самую пухленькую Марину на склад и, жадно шаря руками по всем её выпуклостям, прижимая к стене, сдёрнул с неё кофту, потом – майку, так что волосы её, наэлектризованные, рассыпались в беспорядке. Впопыхах, не сумев разобраться с застёжкой, он стащил чашки лифчика вниз и смял их содержимое настойчивыми пальцами. Андрей не успел отреагировать сразу и теперь, пытаясь не шевелиться и не дышать, чтобы не обнаружить себя, не мог оторвать взгляда от бесцеремонно выпавших грудей с широкими коричневыми ареолами, окружёнными беспорядочно сбитыми вниз чёрными кружевами. Выглядывая между полок со склянками, гвоздями и кабелями туда, где парочки касался свет, он почувствовал возбуждение, которое волнами прокатилось по телу. Ухажёр оторвался от подружки и стал расшнуровывать кроссовки, которые никак не поддавались, поборол их, избавился от штанов и белья. Марина нелепо, чуть не упав, стянула с себя спортивки и растерянно замерла у стены, оставшись в каких-то не вязавшихся со всей этой сценой хлопчатобумажных пузырящихся трусах и белой обуви. Андрей, стараясь не менять положения корпуса, чтобы мешки под ним не шелестели, расстегнул пуговицу на штанах, потом медленно, чтобы было не слышно, молнию и запустил руку под плотную ткань. Стриженый, разобравшись с вещами, одним махом смял девушку и опрокинул её на пол. Дальше Андрей ничего не видел, потому что нижние полки были плотно заставлены коробками, а приподниматься он боялся, но слышал: звук разлепляющихся губ, движения, сцепленные ритмом. Он представлял, как белая девичья спина дёргается на холодном бетонному полу. И от чувства, что Марине, должно быть, холодно и неудобно, даже, наверное, больно, и от необходимости всё делать бесшумно, он кончил ещё до того, как движение тел затихло, хотя всё длилось не больше трёх минут.
Потом он услышал низкий, грубоватый голос:
– Пойдём. Хватятся.
Оба поднялись и, отвернувшись друг от друга, стали втискиваться в остывшую одежду. Когда девушка натянула кофту, ухажёр приобнял её за плечи и утешительно встряхнул:
– Там швабру где-то в углу поищи. Я пока картошку перетаскаю.
Андрей с ужасом осознал, что Марина, как огромная рыба, наплывает на его полиэтиленовый риф. Внутри забродило великое чувство стыда. Он судорожно осмотрелся в поисках укрытия и, не найдя его, не придумал ничего лучшего, чем вытереть руку, словно бы избавляясь от улик, о пупырчатую стену Даже не сообразил притвориться спящим.
Марина пошарила перед стеллажом, обогнула их и, вдруг наткнувшись взглядом, отпрянула назад и вскрикнула.
Стриженый подлетел к ней в несколько прыжков.
– Охуеть, – протянул он. – Ты чё здесь делаешь?
Ромбов не ответил, но найдя своё полулежачее положение, напоминавшее позу патриция на пиру, нелепым, начал приводить тело в вертикальный вид.
– Извращенец. Ты совсем больной? Ты что тут – прятался?
Несмотря на её агрессивный тон, где-то на другом уровне, выше слов и букв, в самом её облике, Андрей заметил высокомерное удовольствие.
Надо было сказать, что
