он не специально, что он спал и вообще ничегошеньки не видел, но язык отяжелел, будто к нему привязали гирю.
Стриженый схватил Андрея за ветровку где-то у лопаток и потащил к двери, как будто тянул провинившегося котёнка за шкирку. Андрей не пытался отбиться, безвольно следовал за наказующей дланью. Его выволокли на улицу и толкнули на землю. Это был один из худших моментов его жизни: он лежал в чавкающей грязи и смотрел, как над ним потешались десятки зевак.
– Больной придурок, – процедила Марина.
Хоть дело и не дошло до драки, нашлись свидетели перепалки. Влепили наряды вне очереди. Но Андрей был готов отдраить сколько угодного коридоров и сортиров, лишь бы счистить с этого места свидетельства своего позора. К нему несколько раз засылали гонцов узнать, что произошло, но он молчал, как Петруша Гринёв на допросе.
Пришли результаты письменных экзаменов. И Марина, и стриженый отсеялись. Ромбов никогда их больше не видел, но даже после зачисления его преследовало ощущение, что и стены, и люди знают про него всё, а от женщин в жизни происходят одни неприятности.
Кусок земли Насти Гришаевой, равно как и соседний, оказался прибранным. Видимо, Киселёв, написавший заявление, хозяйничал тут ответственно. Ромбов успел подумать: не проявляет ли гражданин чрезмерной сознательности – ладно ещё следить за порядком поблизости, но обращаться в органы… Хотя, может быть, испугался, что вандал доберётся и до могилы его матери?
И всё же последний приют девочки выдавал одиночество умершей: краска на ограде облупилась, цветов не наблюдалось, почва просела, а глаза на дешёвеньком гранилитовом памятнике были закрашены аккуратной чёрной полосой.
Ромбов осмотрел могилу девятилетней Насти, сфотографировал. Почерк один: ровные полоски на глазах маленьких девочек. Очень уж это было похоже на серию, на едва уловимые её обрывки, как будто он подобрался к большому делу с хвоста. И, чтобы сдвинуться с места, следовало узнать, от чего погибли девочки и как они были связаны между собой.
Перебираясь по деревянным мосткам, пошлёпал к следующему участку. Там он бродил около часа длинными рядами, перемазался и промок окончательно, но в конце концов прибрёл к мусульманскому кварталу, к месту, отмеченному на карте. Сфотографировал несколько могил с обновлёнными памятниками – ничего интересного.
11. Гречка и геморрой
Я не сразу начала с ним общаться.
Сперва вообще не заладилось. Я ещё в универе заметила: он от девушек отскакивал, как от лишайных. Косметика, каблуки, короткие юбки – всё, что заходит нормальным мужикам, это ему как ведро на башку надеть и кувалдой по нему стукнуть. Поэтому я на встречи с ним стала одеваться попроще. Футболка, кроссы, пучок на затылке. Это я сейчас так хожу, а когда-то без каблуков и косметики даже мусор не выносила.
Домой он не приглашал, я только один раз у него была. В самом конце. Мы встречались в библиотеке, он там вечно корпел над книжками. Его интересовало всё, я тебе клянусь. Древние цивилизации, обряды, религии, Средневековье, нумерология, разные языки, даже магия или музыка, всякая попса… Блин, я такую дрянь не слушаю, а он ходит напевает. Он был просто нашпигован информацией, и, если ему нравилось с человеком разговаривать, не как на лекциях (там он тараторил себе под нос), а с глазу на глаз, душевно чтоб, он мог полдня безостановочно болтать. Египет его особенно интересовал. Он иногда такое рассказывал, что я потом спать не могла.
Ты знаешь, что египтяне из животных мумии делали? Прикинь, десятки катакомб, до потолка забитых кошечками, собачками, крокодилами… У каждого вида своё помещение. Их даже в специальных каменных саркофагах, как людей, хоронили. Если хозяин богатый был. Вот представь: я помру, а добрые люди возьмут моего Лунатика, обработают, в бинтовой кокон засунут и со мной уложат. Чтоб я не скучала в загробной жизни. И это ещё цветочки. Там целое производство было. Мумию животного подарить, особенно священного, – это как установить связь с другим миром. Всё равно что сейчас свечку поставить, только круче. Животные специально для этого выращивались. Мумифицировали всех: от скарабеев и скорпионов до аписов – быки такие священные. А многие из найденных мумий… они без органов. Вроде подделок. Просто бинты, а внутри грязь всякая, тростник, перья. То есть то ли жрецы народ обманывали, экономили на живом материале, то ли это были специальные мумии для бедных. Такой… лайт-вариант подношения.
О чём я?.. А! На первый урок я к нему шла через не могу. Было чувство, что по позвоночнику пауки ползают. Пробовала сама сесть за английский, но так разве разберёшься. Даже самое простое – артикли или предлоги… Делаешь упражнения, а фиг поймёшь, правильно или нет.
День ещё тогда был бредовый. Я завалилась домой под утро: днюху отмечали у друга, клёвая туса, ну и мы укурились – целая домашняя плантация была под рукой. Ещё и текила. Последнее, что помню: футболку сняла, до лифчика, ничего такого, и они с меня соль слизывали. Ржака, короче.
Лучше бы там и остаться. Но я же не могла прокуренная, в блёстках и соли прийти на урок. У Продруида бы глаза на лоб вылезли. В общем, меня на рассвете перегрузили из машины в подъезд, я кое-как добралась до двери, оттуда до дивана и вырубилась сразу. А проснулась оттого, что отчим громыхает на кухне, будто там мировая стройка идёт. Запах подгоревшей каши по всей квартире. Из-под одеяла вылезаю, в платье вчерашнем. И только собираюсь в ванную прокрасться, как с Вовкой сталкиваюсь. Смотрю: он ещё гаже меня – все мозги пропил, стоит с кастрюлей дымящейся, шатается и смотрит по-бычьи. Ну всё, думаю, сейчас прицепится.
И прицепился, конечно. Где таскаешься, шалава, – титьки наружу, посмотри на себя – не стыдно? – и т. д. Глаза фарами, чуть ли не рычит, короче, белочку словил и на меня прёт. Я поняла, что словами тут не обойдётся. Туфлю схватила, в коридоре валялась, и заорала:
– Не подходи!
Так заорала, что он – в ступор.
Я метнулась в ванную и заперлась там. Он побил копытом у двери да и отвалил. Час просидела внутри, зубы почистила, душ приняла. Трясучка улеглась.
Вроде и ужасно. А вроде и привыкаешь за столько лет. Самое страшное – это его непредсказуемость. Иногда – нормальный человек, вменяемый, даже заботливый. Всё-таки единственная моя семья. Например, как-то черепаху притащил (её, что ли, бросили на улице), сказал: принимай в дар, будем её одуванчиками кормить. А на дворе зима с
