как его, Магано, или Мажино… что-то вроде.
— Махно? — неверяще выдохнул Крезен.
— Точно, Махно!
Михаил выругался сквозь зубы, а Ромералес тут же вцепился в него с требованием объяснить, кто такой Махно.
Пришлось рассказывать про неуловимого атамана, про его рейды сквозь всю Украину, про нелепые поражения добровольцев от необученных крестьян, про лучшие белые части, гонявшиеся за анархистами. На середине истории, как тифозная армия Махно ускользнула из ловушки, расставленной самим Слащевым, лучшим тактиком белых, с улицы послышался шум.
Гвардеец с чердака крикнул, что бунтовщики ставят поперек улицы пустые повозки.
— Боятся, что сбежим…
Крезен сам залез наверх, чтобы оценить ситуацию. Большинство восставших пришло сверху, от церкви, а на идущей вниз части улицы у импровизированной баррикады возилось то ли семь, то ли восемь человек.
— Парламентер, — почтительно доложил гвардеец.
Действительно, от большой толпы медленно отделился тот самый детина с белой тряпкой на палке.
Когда Крезен спустился вниз и доложил обстановку, брат Ромералеса процедил сквозь зубы:
— Маноло… Дать бы по нему хороший залп!
— Не советую, — охладил его сержант, — в суде вся эта шваль скажет, что вы стреляли в безоружного.
— А что делать?
— Тянуть время. Они наверняка потребуют выдать нас, вот и поторгуйтесь подольше!
Михаил потянул Ромералеса за рукав:
— А давай второй заслон, так же, как этих, у поста?
— Туда не подойти…
— По крышам!
— Черепица не выдержит!
— Ползком!
— Ты точно сумасшедший, Мигель.
Пробираться по черепице оказалось сложно — кое-где она гуляла и норовила сорваться вниз, приходилось проверять каждую чешуйку. Где-то позади на повышенных тонах сквозь дверь разговаривали Маноло-Шестипалый и хозяин дома, а внизу, у заваленной на бок повозки, торчали восемь человек с разномастным оружием. В ожидании исхода они вытягивали шеи, чтобы видеть происходящее.
Наверх никто из них не смотрел.
— Втроем не справимся, — прошептал Ромералес. — А самолетов и минометов у нас нет.
— Пугнем. По команде стреляем из всего разом, а ты орешь команды, будто у тебя взвод гвардии.
Вышло как по нотам: после первого залпа за угол метнулись двое, после громогласных приказов Ромералеса кинулись врассыпную остальные. Вслед им Михаил успел запустить кусок черепицы и попал одному по спине, что только придало ускорения.
При выстрелах и криках большая толпа встрепенулась и открыла беспорядочный огонь вдоль улицы, несмотря на то, что у дверей Ромералесов стоял Маноло. На счастье, стреляли из охотничьих ружей, дробью и куда попало. Шестипалый присел от неожиданности, но тут же сообразил, что нужно убегать не к толпе, а от нее, и помчался громадными прыжками вниз по улице, бросив свой флаг.
Он замедлился только когда протискивался между стеной и повозкой, но осел на землю после резкого удара Ромералеса — капитан стволом пистолета ткнул ему прямо в солнечное сплетение, а потом вывернул из руки Шестипалого револьвер:
— Ну здравствуй, амиго.
— Ничего… — ловил дыханье Маноло, — ничего… мы еще поборемся…
— Мы вчера в Альхесирасе видели батальон Штурмовой гвардии, — приврал капитан и ласково поинтересовался: — Как ты думаешь, им хватит трех часов, чтобы добраться сюда?
Шестипалый промолчал, раздувая ноздри от ненависти.
— Только ради нашей старой дружбы, иди домой, запрись и сиди до ареста! Не заставляй меня стрелять!
Маноло с трудом встал и, держась за стенку, медленными шагами двинулся в сторону.
Дальнейший штурм дома Ромералесов свелся к редкой и неприцельной пальбе, результатом чего стали несколько разбитых окон и ставень, выщербленная побелка на стенах да три или четыре расколотые черепицы.
А когда бунтовщики попытались подобраться по крышам на противоположной стороне улицы, Крезен удержал Ромералеса, возжаждавшего крови, и отбил «атаку» мелкой дробью. Один схватился за задницу с криками «Убили! Убили!», другой молча сверзился в патио противостоящего дома, третий, по-крабьи перебирая ногами и руками, перемахнул конек, следом за ним смылись остальные.
Солнце уверенно поднималось к зениту и прогрело воздух градусов до двадцати, осажденные устроились за вынесенным в патио столом, на который женщины выставили остатки вчерашнего пиршества.
В полдень в город на грузовиках приехали двадцать штурмовых гвардейцев, а через час еще десять. Они сорвали красный флаг с алькальдии, вызволили своих коллег и через час полностью восстановили порядок в городе.
Старший Ромералес торжественно перекрестился на темное распятие и велел освобождать проходы.
Силы правопорядка провели быстрое дознание и приступили к арестам, но удивительным образом никого из зачинщиков не застали — и Шестипалый, и его дружки предпочли смыться из города.
Городской врач озаботился извлечением дроби из нескольких пострадавших, прибывший под вечер лейтенант убедился, что жертв и разрушений нет, несмотря на стрельбу и шум, и приказал сворачивать операции. Все репрессии свелись к аресту нескольких зевак.
На следующий день Михаил распрощался с Ромералесами под приглашения непременно заезжать еще, чтобы обязательно сходить на охоту, получил от них в дорогу объемистую корзину с едой и вином и забрался в грузовик, увозивший гвардейцев в Херес-де-ла-Фронтера.
Как офицера, его посадили в кабину, где он, разглядывая вечнозеленые андалусские поля, лежащие между гладких холмов, сравнивал дурацкий мятеж Санхурхо с не менее дурацким «восстанием» анархистов.
Громко, бестолково, не нужно и, что главное — с противоположными результатами. Один хотел монархию и получил автономию Каталонии, другие хотели коммунизма (хотя вряд ли толком понимали, что это) и получили аресты.
А перебирая свои действия, Крезен с удивлением понял, что за весь вчерашний день никого не убил.
Глава 5
Новое приобретение
Что мне достался чемодан без ручки, я понял еще на первом этапе эвакуации с вечеринки, когда тащил на руках закутанную в покрывало Барбару. За спиной восторженно охали или шипели, Мдивани прятали фингал Алекса и с кинжалами не бросались, но второй этап оказался невозможен без участия свиты Барбары.
Меня еще на месте просветил ее водитель — старшая родственница из числа менее состоятельных в роли дуэньи, две горничные, гора багажа… И всех, включая водителя, надо везти в Париж и впихнуть в поезд, в котором уже обосновались упавшие нам на хвост Маяковский и Таня Яковлева.
Я уж подумывал послать их лесом, но меня вовремя тормознул Ося:
— Что за проблема? Мы с Панчо люди не гордые, прекрасно доедем в одном купе.
— А барбиных куда девать?
— Ты теперь жених, — глумливо перекосил рот соратничек, — можешь уступить свой апартамент.
Ну так-то да, кое-как разместились, затолкали в багажный вагон восемнадцать (во-сем-над-цать!) чемоданов
