Павловна, у такой опытной учительницы, и вдруг двойка?».
Конечно, можно бы ответить: «Это не у меня двойка, Иван Захарович, а у Бори Гусева… Вы что-то напутали, Иван Захарович…»
Но она твердо знала, что так не ответит.
А десятиклассник ждал. Ждали и его товарищи. Все были уверены, что, если Гусев попросит, учительница согласится вызвать его еще раз.
Да, это так. Зинаида Павловна ждала этой просьбы, чего уж тут скрывать. Но Боря Гусев молчал. «Попросит сама», — думал он.
Он думал так потому, что был уверен в существовании какой-то зависимости учителей от учеников. Весь школьный опыт убедил его в этом, вся та обычная суета, которая начинается в конце четверти вокруг неуспевающих учеников, когда их спрашивают и переспрашивают, подсказывают, вытягивают, лишь бы не было двойки.
И, действительно, Боря угадал.
— Ну как, Гусев, — раздался голос учительницы, — если я приду послезавтра, сумеете мне ответить?
Невозможно сказать учительнице, что он не хочет еще раз отвечать. И он осторожно произнес:
— Постараюсь…
Послезавтра Зинаида Павловна, хотя у нее в этот день не было уроков, пришла в школу. Она могла побыть дома, полежать: что-то неладное творилось с сердцем. Нет, ничего особенного, просто оно устало, может же оно устать? Действительно, как хорошо полежать днем час, а то и другой с книжкой в руках. Сколько их накопилось, непрочитанных книг! Но ведь у Гусева двойка, надо ее исправить.
…Гусев почему-то долго не приходил. Был ли он сегодня в школе? Не заболел ли? И вот он появился.
— Так будем отвечать?
— Простите, Зинаида Павловна, но я отвечать не могу.
— Почему? — спросила ошеломленная учительница.
— Я не успел подготовиться…
— Были чем-то заняты?
— Да, видите ли, не нашлось времени…
Учительница оскорблена. Она вдруг вспоминает свой путь от дома до школы. Как ей трудно было, физически трудно, подняться с постели. Как внучка просила ее остаться. Но ведь обещала! Она ехала автобусом, затем шла пешком. Медленно поднималась по лестнице на четвертый этаж, отдыхая на каждой площадке. Ждала… «Зачем вы пришли? — спросили у нее в учительской. — У вас как будто сегодня нет уроков?» — «Надо!» — ответила она.
И вот он стоит перед ней, десятиклассник, рослый, красивый, спокойный. Разве только в двойке дело? Что он за человек? Что он знает об окружающих его людях, о настоящей большой жизни, неразрывно связанной с трудом, обязанностями?
— Идите, — сказала ему учительница с предельной усталостью. — Идите!..
Он повернулся и ушел.
Зинаида Павловна вывела в журнале двойку.
Через несколько дней на совещании заведующий учебной частью изысканно вежливо сказал ей:
— Как же это у вас, Зинаида Павловна, у такой опытной учительницы, и вдруг двойка?
Ей очень хотелось ответить: «Это не у меня двойка, Иван Захарович, а у Гусева. Вы что-то напутали, Иван Захарович!..»
Но она почему-то ничего не сказала.
А еще через несколько дней пришла мать Гусева и в свою очередь, но отнюдь не изысканно, а очень строго спросила:
— Долго вы еще будете моему двойки ставить? Ведь ему школу надо кончать!.. Вам это понятно?…
ИХ СОБСТВЕННОСТЬ
То, что это мать и сын, видно было сразу. Он держал себя с какой-то особой ласковой предупредительностью, в которой чувствовались одновременно и юношеская сила и почти детская покорность. Разговаривали они негромко, почти неслышно для окружающих о чем-то своем, понимая, должно быть, друг друга с полуслова.
Они вышли из трамвая. Сын — первым, чтобы помочь матери сойти. Он подал ей руку, и она оперлась на нее спокойно и уверенно.
Собственно, об этом можно бы и не рассказывать, — в таких отношениях между матерью и сыном нет, конечно, ничего удивительного, — если бы не тяжкий вздох моей спутницы и ее неожиданные слова:
— Да, завидно…
— Вам? — спросил я с искренним удивлением.
— Мне, — подтвердила она, — мне…
Я давно и, как мне казалось, хорошо знал эту семью. Она всегда представлялась мне удивительно цельной, счастливой. Отец, мать и сын Сергей, теперь уже взрослый, студент.
Чем мог Сергей так обидеть мать, чтобы она с завистью смотрела на вполне естественное уважительное отношение другого сына к другой матери?
…Это была первая, высказанная вслух Варварой. Михайловной жалоба на сына.
Сережа в последние месяцы стал хуже учиться и после экзаменационной сессии остался без стипендии. Родителей огорчила и даже оскорбила та легкость, с какой Сережа сообщил, что вот-де некоторое время ему опять придется частенько обращаться к ним за деньгами:
— Понимаете, на карманные расходы: на то, на другое…
Сказано было не только легко, но даже небрежно, даже как-то весело. Мол, стоит ли говорить о таком пустяке, как деньги? И никаких объяснений по поводу плохой оценки, никакой ссылки хотя бы на то, что это случайность.
Как известно, люди старятся. Незаметно для Сережи состарились и Варвара Михайловна с мужем. Стало труднее подниматься по лестнице. Меньше становилось сил. Платон Николаевич, муж Варвары Михайловны, настоял на том, чтобы она оставила работу, не дожидаясь пенсии. Больше будет порядка в доме. А главное, меньше будет уставать. И Варвара Михайловна согласилась. Тут еще и Сережа поступил в институт, начал получать стипендию, перестал брать деньги у родителей на карманные расходы, покупку Книг, билетов в театр… Несколько более строгое отношение к расходам, несколько больше экономии, бережливости — и перемены от того, что Варвара Михайловна не получала зарплаты, почти не чувствовалось.
И вот сын преподнес им сюрприз.
— Нет, — сказал ему отец, думая о том, что вся тяжесть новых обстоятельств ляжет прежде всего на плечи жены, — так не выйдет. Твоя стипендия — твой заработок. Ты уже достаточно взрослый, чтобы зарабатывать самому, хотя бы на карманные расходы. Напрасно ты так легко относишься к стипендии. Это серьезное дело. Деньги — это вообще серьезно, когда их зарабатываешь своим трудом. Впрочем, немного денег ты всё же будешь получать ежедневно, но ровно столько, сколько нужно на трамвай и завтрак. Понятно?
Сережа посмотрел на мать. Она ничего не сказала, отвернулась.
Тогда Сережа рассердился. Как с ним разговаривают!
— Эх вы, мелкие люди! — крикнул Сережа и, хлопнув дверью, вышел из комнаты.
Мелкие люди!
…Всё это было рассказано мне у трамвайной остановки.
— Что ж, — грустно улыбнулась Варвара Михайловна. — Пора бы привыкнуть к резкости, к грубости Сережи. Он ведь всегда так с нами. А вы не знали?
— Нет, не знал.
— Может быть, мы сами виноваты? — сказала Варвара Михайловна.
Вопрос она задала сама себе. И сама должна была на него ответить.
Так она и ушла…
Мне вспомнился рассказ моего товарища о
