рок— звездой.
— Я не хочу быть звездой. Не нужно, когда у меня уже есть солнце, луна и звёзды...
Генри никогда не знал этого, но именно из— за него я сделала татуировку с созвездием на запястье. Я пыталась вытащить его из раковины — несколько месяцев, во всяком случае, — но мне бы проще было голыми руками раскрыть устрицу. Он был влюблён в того, кого не было. В призрака по имени Грейс. Она была не отсюда. Не из наших. Он упомянул свою летнюю влюблённость, и я, честно говоря, не верила, что она настоящая. Генри мог бы её просто выдумать. Плод воображения. Часть меня до сих пор не верит, что она настоящая.
— Просто чтобы прояснить, — говорю я, — я не хочу твоих денег. Мы поняли друг друга?
Генри кивает.
Я выключаю неоновую вывеску, чтобы не соблазнять клиентов прервать наш сеанс. Стеклянные трубки гаснут до тусклого костяного серого.
Пылинки кружатся в воздухе. Окно обращено к закату, высасывая цвет из занавесок, поддельный гикори выбеливается до кремового оттенка тыквы. Мир снаружи просто растворяется. Единственное, что слышно, — это равномерный гул машин с трассы 301. Теперь здесь только я и Генри.
И Скайлер. Надежда на него.
— Прежде чем мы начнём, — говорю я, — мне нужно спросить... Что ты ищешь?
— Правду. — Генри говорит это так просто, что пронзает меня.
— Ты веришь, что твой сын ещё жив?
Если мой вопрос причиняет боль, он этого не показывает.
— Да.
— А если правда в том, что его нет?
— Я готов принять это.
...Правда?
— Это мой крест, — говорит он. — Я понесу его.
Я пытаюсь прочитать его. Его убеждённость почти чрезмерна, она кажется опасной. Есть люди, которые без раздумий бросятся в горящее здание. Что— то в готовности Генри сделать шаг веры заставляет меня бояться, что он в итоге причинит себе боль.
— Чтобы это сработало, — говорю я, — мне нужно, чтобы ты сохранял открытость. Сможешь?
— Ты слышала о вере рыбака? Они выходят каждое утро ловить то, чего не видят... Я верил полиции. Церкви. Они ни к чему не привели. Теперь я здесь.
— Почему ты думаешь, что я буду другой?
— Потому что я почувствовал это — почувствовал что— то — с тобой. Я не чувствовал ничего подобного годами.
Я тоже это почувствовала. Почувствовала Генри во всей его неприкрытости. Я знаю, что не должна, но что— то в его нужде, в этом откровенном желании притягивает меня.
— Сосредоточь все свои мысли на сыне. Сможешь сделать это для меня? В этой комнате не должно быть ничего, кроме Скайлера.
— Скайлер, — повторяет он. Это всё, что у него есть. Произнести его имя вслух, дать ему голос, поддержать его воздухом своих лёгких — это так же драгоценно, как молитва. Нежное заклинание.
— Хорошо, тогда... — Я протягиваю руку через стол. — Дай мне свою руку.
Я делаю из своих ладоней гнездо.
Генри протягивает свою.
Я делаю глубокий вдох. Окружаю его руку обеими своими, запечатывая его кулак и притягивая его к себе. Ему нужно наклониться вперёд. Совсем немного, меньше чем на пару дюймов.
Ничего не происходит. Нет искры. Никакого видения. Я не знаю, чего ожидала. Молнии? Разверзающихся небес? Лягушек, падающих с неба? Чего?
— Ладно, — говорю я, немного неуверенно. — Сосредоточься на дыхании. Вдох...
Генри синхронизирует своё дыхание с моим.
— Выдох...
Я сосредотачиваюсь на его потрёпанной коже. Костлявые пястные кости, кажется, вот— вот сломаются. Я чувствую, как вены на его руке скользят по костям. Его суставы так опухли. Ему нет и тридцати пяти, но у него руки старика.
Работа на этих реках искалечила его. Залив может быть жесток.
Мой взгляд скользит к его запястью. К вертикальным переплетениям рубцовой ткани, бегущим по предплечью. Генри замечает, что я смотрю, и встречает мой взгляд. Он не прячет их. Его раны оставляют после себя неровный рельеф горьких напоминаний. Здесь есть история, но мне нужно смотреть вперёд.
Его руки — карта для меня, и теперь мы отправляемся в путешествие по его коже.
— Закрой глаза.
Генри подчиняется, закрывая глаза. Теперь здесь только я и его руки. Каждая морщинка. Все шрамы. Мне нужно быть осторожной. Слишком много боли на кону. Если я хочу дать Генри надежду на будущее, мне нужно обходить его прошлое. Никто не может забрать эту боль, но Генри должен научиться прощать себя. Перестать закапываться в вине.
— Думай о Скайлере. — Я не свожу с него глаз, ожидая, пока образ уляжется в его сознании. Мы ступаем на замёрзшую реку,
