стеклянные бутылки.
— Здесь иногда из города отдыхают, — пояснил Пашка, заглушая двигатель, — или из больших сёл. Загадили всё, мудаки.
Однако на самом деле место было относительно чистым, Кирилл и позагаженнее видел, не в Турции, правда. Близость освежающего водоёма и вовсе отставляла на задний план все экологические вопросы суши. Он выскочил из машины, на ходу снимая футболку, устремился к берегу. Речка из себя ничего интересного не представляла: серая, искрящаяся лента шириной метров двенадцать, с умеренным течением, примерно посередине — вытянутый песчаный островок с редкими кустиками. Вдоль берегов тоже тянулись кусты и деревья. Летали стрекозы, квакали квакушки.
— Вода прозрачная, — подошёл Пашка, снял шлёпанец и сунул в реку пальцы. — И тёплая. Ныряем?
На мелководье плавали какие-то совсем мелкие тёмные рыбёшки, коту на зуб и то малы.
— Ныряем, — сказал Кирилл. Повесил футболку и шорты на ветку ивняка, скинул шлёпки, и, оглянувшись на Машнова, который одевал в свои шмотки соседний куст, ступил в воду.
— Блять! — ледяная вода окутала ступни по щиколотку. — Ты говорил она тёплая!
— Ничего, привыкнешь, — засмеялся Пашка и размашисто пробежал мимо него, на ходу хлопнув мокрой холодной ладонью по спине. Забежал по пояс, развернулся к берегу, охая-ахая, принялся плескать на себя и на кореша. Брызги обжигали разгорячённую кожу. Кирилл бросил мяться и побежал к другу, повалил его в воду и упал вместе с ним, ушёл с головой и быстро вынырнул. Тело мгновенно привыкло, тёплый ветерок приятно ласкал, жара уже не казалась такой удушающей.
Только из ума не выходил оставшийся на бугре Егор Рахманов.
— Поплыли на остров? — предложил вынырнувший Машнов. Его волосы распрямились и прилипли, с них ручьями текла вода.
— Я первый, — подначил Кирилл и оттолкнулся от дна, лёг на воду, заработал руками. Пашка едва успевал за ним.
На островке была благодать. Жара здесь не так сильно чувствовалась. Ноги тонули в горячем белом, почти южном песке, стоять было невозможно. Пашка сразу плюхнулся на спину, раскинул руки.
— Лепота!
Над ним в голубом небе застыло редкое белое кружево перистых облаков, оводы почти не докучали.
Кирилл не спешил к нему присоединяться: он нашёл взглядом крошечную фигурку косаря на высоком берегу и следил за его размеренными движениями. Солнце палило, а он работал вместо того, чтобы принимать водные процедуры. Больной.
— Эй, Киря, тебе голову напекло? Чего застыл-то как неродной? Падай сюда.
— На пидора смотрю, — отозвался Кирилл и наконец лёг, подложил руки под голову, закрыл глаза от слепящих лучей. Песок сразу налип на кожу, набился под мокрые плавки. Ну и пусть.
— А что на него смотреть? — лениво хмыкнул Паша.
— Ничего, — отмахнулся Калякин, полежал, но ему всё-таки хотелось говорить. — Никогда не видел пидоров. А ты видел?
— По телеку.
— По телеку и я видел. По телеку их сразу отличишь — размалёванные, кривляются, одеваются, как бабы.
— Манерные, — подсказал Пашка. — И «пра-ативный» любимое словечко.
— Да. А этот… мальчик с коровой не такой. От нормального не отличишь. С прибабахом, конечно, но не манерный. И вообще, не думал как-то, что в деревнях пидоры бывают.
— Так может он не пидор вовсе? Вдруг у моей бабки на почве мыльных опер кукушечка съехала?
— Да нет, он пидор. Зуб даю.
Пашка не ответил. Кирилл тоже замолчал. После купания, на пляжике, под плеск воды им обуяла сонливость. В голову лезли всякие дремотные мысли. Например, с какой силой надо дёргать корову за соски, чтобы лилось молоко, и в каком порядке.
Пашка пошевелился, перевернулся на живот.
— Как ты думаешь, в чём прикол быть пидором? Давать себя в очко трахать?
— Не знаю, — не открывая глаз, пожал плечами Калякин. — Чмыри потому что.
— Говорят, они кайф от этого ловят. От трения простаты. Типа доказанный медицинский факт, как у баб точка «джи».
— Похуй.
— Ну, а ты… хотел бы попробовать? Всего один раз, если бы случай представился, и никто бы не узнал.
— Нет, — отрезал Кирилл. Такого он точно никогда бы не хотел пробовать, ни при каких обстоятельствах. Он не пидор.
— А, — Машнов даже приподнялся на локтях, — по-другому? Не все же пидоры в жопу долбятся, есть же которые сверху.
— Сверху на хуй садятся? — специально не понял Калякин, тоже перевернулся, подставляя солнцу спину, положил кисти рук под щёку и опять закрыл глаза.
— Нет! Которые трахают нижних! Они же вроде как выше в иерархии.
— Они все пидоры.
— Ох ты господи! Как будто ты баб никогда в зад не чпокал! Не поверю! Это же одно и то же!
— Это баба, а это мужик — разные вещи. Тебе невтерпёж, так иди и долбись. И вообще, достал своими тупыми вопросами.
— Ладно, что ты завёлся?
— Ничего, — Кирилл сел, разговор разбередил что-то в груди, что требовалось унять. — Назад поплывём?
— Я ещё хочу полежать, — пробормотал Паша и устроился удобнее в позу сна. Вот козлиная рожа!
Кирилл встал, вытряхнул песок из плавок и поплыл один. Вода уже не казалась холодной и наслаждение прожаренным косточкам доставляла невероятное. Правда, в самом глубоком месте было по шейку, но всё равно замечательно. Речка Орса радовала, отодвигая тоску по турецким курортам на второй план.
Наплававшись и нанырявшись вдоволь, Кирилл вышел на берег. Мышцы приятно ломило, ветерок обдувал с кожи влагу.
Он поднял оставленное Пашкой полотенце, промокнул волосы и накинул его на плечи, чтобы не обгорели. Машнов валялся без движения на островке, подставив солнцу и небу пятую точку.
По-прежнему в прибрежном рогозе квакали лягушки, над головой и в траве стрекотали всякие насекомые, над водой носились ласточки и стрижи, и к этим звукам примешивалось близкое жужжание косы: «вжик» и через секунду снова «вжик».
Волнение в груди ещё бродило: чокнутый пидор заставляет о себе думать. Влез в голову и не выходит.
Кирилл уверенным шагом… вернее, чуть вприпрыжку, словно по горной тропе, направился вверх по поросшему колкой травой склону. Наверху трава была зеленее и, наверно, сочнее, по крайней мере, запах от скошенных кучек шёл восхитительный, какой-то изначально натуральный, не испорченный антропогенными факторами.
Егор косил. Размахивался и подрезал тугие зелёные стебли. Вжик, и трава упала округлым рядком. Вжик, и ещё один участок луга лёг под косой. Руки с проступающими бицепсами крепко держали деревянный самодельный черенок, обнажённая взмокшая спина была напряжена, движения сосредоточены. Но как только Рахманов увидел приближающегося вымогателя, он остановился. Словно дикую собаку перед собой увидел — замер и не выказывал страха.
Калякин остановился метрах в двух, сорвал сочную травинку, сунул стебелёк в рот. Он отметил напряжённую скованность селянина и обрадовался. Но начал издалека.
— Чего не купаешься?
Мирный вопрос не ввёл Рахманова
