без различия чина (должности) или служебного положения[223]. Переговоры по порядку отправки пригодных к службе затянулись вплоть до июня 1918 г., и, несмотря на сопротивление советской стороны, в договор был вписан принцип обмена «один на один, чин на чин»[224], затягивавший возвращение на неопределенный срок. Основным условием репатриации была признана ее добровольность: военнопленные могли вернуться на родину только по своему желанию. С разрешения взявшей их в плен страны они получали возможность остаться на ее территории или отправиться в любое другое государство, согласное их принять[225].
В соответствии с соглашениями, с июня до ноября 1918 г. основную массу репатриируемых составили инвалиды или больные военнопленные. Обмен трудоспособными протекал вяло и был полностью остановлен в октябре 1918 г. после разрыва дипломатических отношений и высылки советского представительства из Берлина. Радикальный пересмотр немецких планов в отношении военнопленных произошел после заключения Компьенского перемирия и начала революции в Германии. Это решающим образом изменило роль русских военнопленных в немецкой экономике, разом превратив их в опасных конкурентов на рынке труда и в серьезную финансовую обузу[226].
В возникшем после падения монархии хаосе сторонники первой немецкой республики пытались нейтрализовать военнопленных как угрозу дополнительных беспорядков. Местные советы провозглашали заключенных «товарищами» и «братьями», а также гостями Германии. Взамен на гарантию обеспечения и обещания скорейшей отправки им предлагалось сохранять спокойствие и оставаться на местах «во имя интернационального братства народов»[227]. В крупнейшем лагере в окрестностях Мюнхена, Пухгейме, состоялось выступление министра-президента Баварии Курта Эйснера, объявившего военнопленных свободными людьми и спровоцировавшего тем самым беспрепятственный выход русских в город[228]. И если пленные офицеры демонстрировали равнодушие по отношению к революционной пропаганде[229], то солдаты начали налаживать связи с левыми либо использовали политический кризис в своих личных целях: для смены рабочего места, бегства из тюрьмы или самовольного возвращения на родину[230].
Уже с этого времени в судьбу русских пленных начали активно вмешиваться победители. В бывших союзниках Антанта видела возможную помеху возвращению собственных граждан «домой до Рождества», а также угрозу для продовольственного обеспечения на освобождаемых немецкими армиями территориях. Комиссия по перемирию в Спа потребовала немедленной эвакуации русских солдат с левого берега Рейна вместе с немецкими частями[231]. Уверения германского командования, что выполнение данного условия приведет к ухудшению состояния и даже гибели значительного количества пленных, не были приняты во внимание. Более того, русские были на несколько месяцев исключены Антантой из мероприятий международной помощи и попали в абсолютную зависимость от катастрофической продовольственной ситуации в Германии[232].
В сложившейся обстановке первоочередной задачей немецких военных органов стало восстановление системы лагерей и немедленная транспортировка русских пленных через неустановленную пока восточную границу. Беспрецедентный размах этого мероприятия отражают статистические данные: если к декабрю 1918 г. в Германии насчитывалось примерно 1,2 млн русских военнопленных, то уже через месяц их число сократилось до 650 тыс.[233] Моритц Шлезингер, глава наспех организованного Центрального управления военно- и гражданскими пленными, описывал репатриацию конца 1918 г. как «человеческую трагедию». Немецкие чиновники, не имея никакого контакта с принимающей стороной, посылали «транспорт за транспортом» в неизвестность. Однако возможное прекращение отправки у самого Шлезингера вызывало еще большие опасения, так как заключенные лагерей, «долгие годы отрезанные от мира, без… известий с родины, возбужденные про- и антибольшевистской пропагандой, стремились только домой. Они не подчинялись дисциплине, разрушали лагеря, атаковали охрану, провоцируя ее на использование оружия… [мы] могли только форсировать транспортировку»[234].
Через два месяца представители стран Антанты, опасавшиеся усиления большевистской армии и планировавшие использовать военнопленных в разгоравшейся в России Гражданской войне, попытались поставить под свой контроль репатриационные мероприятия. Комиссия по перемирию выдвинула германской стороне ультиматум прекратить транспортировку до 16 января 1919 г. Несмотря на повторные сообщения о единичных случаях продолжения отправки, массовый поток был остановлен. Этот шаг еще в большей степени осложнил ситуацию в лагерях, вызвав радикализацию политических конфликтов среди пленных и столкновения с охраной[235].
В ответ на давление победителей немецкое правительство отказалось от содержания русских военнопленных[236]. Голодную катастрофу в лагерях предотвратило только вмешательство Американского Красного Креста, наладившего поставки и распределение продовольствия[237]. В феврале 1919 г. в лагерях появились делегации Межсоюзной комиссии по возвращению русских военнопленных, в состав которых были включены и офицеры белых армий[238]. Под прикрытием намерений улучшить ситуацию с обеспечением среди пленных началась агитация за вступление в антибольшевистские формирования. Глава Комиссии генерал-майор Малкольм распространил в лагерях призыв оказывать содействие представителям Антанты, которые, по его словам, являлись единственными истинными защитниками интересов русских солдат и офицеров[239]. Для использования бывших военнопленных офицеров царской армии на стороне интервентов в Гражданской войне в России англичане организовали отправку добровольцев в школу для английских офицеров Нью-Маркет[240]. Шлезингер упоминает о существовании так называемого балтийского лагеря, заключенные которого состояли из рекрутированных английской миссией военнопленных и были изъяты из подчинения немецким ведомствам[241].
СОВЕТСКАЯ И БЕЛАЯ ДИПЛОМАТИИ НА МЕЖДУНАРОДНОЙ АРЕНЕ
Политическое значение репатриации военнопленных признали и другие участники международной игры: большевистское и контрреволюционное правительства. Тесно сотрудничавший с советским представительством Шлезингер отмечал, что «вопрос о военнопленных был для русской [советской — О.Н.] стороны не только гуманитарным вопросом, но и оценивался как первоочередная политическая задача для восстановления дипломатических отношений»[242]. А.В. Колчак, в свою очередь, прямо заявлял, что его интересы в деле помощи русским военнопленным «находятся в тесной связи с возможностью использования надежного элемента для борьбы с большевизмом на европейских фронтах в согласии с союзниками»[243]. Однако политика Антанты была двойственна: победители поддерживали белых, не порывая окончательно контактов с большевиками, так как не были уверены, кто выйдет победителем из Гражданской войны[244].
Удачным ходом советской стороны стало использование опыта общественных организаций помощи военнопленным, действовавших при царском и Временном правительствах, а также привлечение к работе репатриационных органов специалистов, имевших контакты за рубежом. В рамках Комиссии по исследованию опыта мировой войны при активном участии функционеров МГК Н.М. Жданова и Д. Навашина началось изучение документации дореволюционных ведомств. Это позволило получить приблизительные данные о количестве и состоянии репатриируемых и начать на их основе разработку последовательной программы действий. Кроме того, функционеры общественных организаций отправлялись за границу, чтобы использовать личные связи для реализации советской внешней политики.
Проводниками интересов антибольшевистских сил стали русские дипломатические представительства, отказавшиеся признать советскую власть. В ответ на аккредитацию со стороны контрреволюционных правительств заграничные миссии высказали идею отправки военнопленных на юг и в Сибирь, в том числе, принудительными методами[245].
