Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
он хотел бы снова с кем-нибудь познакомиться, — создается впечатление, что он все еще думает о Тане. Ее ребенок, чья фотография так и стоит в его гостиной, уже ходит в школу. Конрад видит снимок каждый день. Никто не провожает его, когда он уходит утром на работу, и никто не встречает, когда вечером он возвращается домой.
Чем больше Конрад открывается, тем отчетливее я чувствую ту печаль, которая сопровождает его так давно. Он описывает одну сцену из детства: он стоит вечером у окна, мать лежит в постели, отец в отъезде. Он смотрит на оживленную улицу и вечерние огни. В другом воспоминании, мальчиком, он гуляет один по окрестностям до автодорожного моста на окраине городка, откуда открывается красивый вид на дорогу с проносящимися мимо легковыми и грузовыми автомобилями.
— Я мог смотреть на них часами, — говорит Конрад, — дома все равно обо мне никто не вспоминал… Я представлял, что однажды сам буду водить грузовик. В моем воображении это было здорово. Все едешь и едешь…
Тут вмешиваюсь я:
— То, как вы это рассказываете… мне становится очень грустно. — И после некоторого молчания добавляю: — Я вот что подумал: разве вы все еще не стоите у того окна или на том мосту и не едете мысленно все дальше, без цели, не собираясь куда-то приехать?
Конрад делает паузу, потом говорит:
— Как-то так.
— Сомневаюсь, что вы и правда хотите, чтобы так продолжалось и дальше.
— А разве еще не поздно что-то менять?
— Не знаю. Но я знаю одно: единственный способ узнать, поздно или нет, — выбраться из того места, где вы застряли.
Что удерживает там Конрада? Возможно, это не просто смирение, связавшее его по рукам и ногам. Он ждет. Но чего?
Возможно, что-то в Конраде готово ждать всю жизнь. Ждать того, кто точно не придет, — но с ним никак не разорвать связь. Как Таня, давно уже проехавшая мимо его жизни на своей машине, живет другой жизнью, в недосягаемой дали. Но он все еще стоит у окна и смотрит, как она уходит: без надежды, но с глубинной привязанностью. Разве отношение к Тане — это не символ того, чем Конрад занимается всю свою жизнь?
Подозреваю, что в глубине души Конрад сопротивляется своему горю. С психоаналитической точки зрения это не только боль, вызванная утратой, но и что-то вроде формы психической работы. Горевание — это психологический процесс переживания разрыва, отпускания того, что мы потеряли в реальности. Вот почему так важно пережить горе: только тогда мы в конце концов будем свободны и способны принять новое и не останемся в ловушке этой несуществующей, мертвой привязанности. Горевание означает признание реальности, чтобы снова иметь возможность жить в ней. Только тогда прошлое действительно становится прошлым. Боль из-за разрыва внутренних связей в итоге становится частью горевания любого рода; ее можно пережить и разделить с кем-то, например с добрым другом или психологом. Есть много способов на время избавиться от боли. Но в момент, когда человек действительно отделяется от объекта привязанности, невозможно ее избежать. Также частью всякого разрыва становится гнев: связь может быть разрушена только в том случае, если человек полон решимости перерезать веревку и может направить свою агрессию на то, чтобы сепарироваться.
Но иногда горе слишком велико, боль чересчур сильна, связь очень уж крепкая. Тогда процесс горевания заходит в тупик, связь не разрывается, часть психики остается в ловушке. Человек, которого больше нет, остается жить в бессознательном, или, как говорят психоаналитики, консервируется. Внешне это проявляется, например, в том, что человек, переживающий горе, не позволяет менять обстановку в комнате ушедшего, не может отказываться от предметов, напоминающих о нем, как будто так можно сохранить человеку жизнь. Полагаю, аналогично обстоит дело с фотографией Таниного ребенка: Конрад использует снимок, чтобы отменить конец их союза, поддерживать фантазию о возможных отношениях, будто это их общий ребенок. Конечно, Конрад знает, что отношения уже не сложились, нет ничего общего; но когда он смотрит на фотографию, то на мгновение забывает об этом. Ирреальность — характерная особенность зашедшего в тупик процесса горевания, небольшой сдвиг в восприятии действительности, который становится частью реальной жизни. Психологически Конрад неосознанно держится за Таню, слишком настойчиво, не отпускает ее. Он зациклен на ней.
Почему Конрад спустя столько лет все еще не может разорвать связь с Таней? Полагаю, дело уже не в настоящей женщине или ее ребенке, с которым Конрад даже не знаком, а во внутреннем образе, который сливается с именем Таня. Неудачные отношения — объект горевания, который он носил с собой всю жизнь и от которого все никак не освободится: глубокая травма, разочарование, которое повторяется вновь и вновь с каждыми следующими несложившимися отношениями.
— Вы ждете Таню. А также тех родителей, о которых мечтали. Словно часть вас все еще в той комнате ждет их, — говорю я.
— Но мои родители умерли, — отвечает Конрад.
— Действительно ли они умерли? — спрашиваю я.
«Бессознательное не знает времени» — эта фраза Зигмунда Фрейда занимала меня на протяжении всей моей профессиональной карьеры психоаналитика. Есть пласт нашего психического опыта, где мы по-прежнему остаемся детьми, подростками, и там все произошедшее существует и сейчас. Превратить его в прошлое, сделать воспоминанием — психологическое достижение, одна из центральных задач нашей психики. Должно быть различие не только между внутренним и внешним, сном и явью, но и между вчера и сегодня. В определенном смысле нам приходится постоянно горевать, при каждом решении. И эта работа еще предстоит Конраду.
Его очень взволновал мой вопрос, и на следующем сеансе он снова всплыл: действительно ли его родители умерли? Мы пытаемся подобрать слова для описания того, что произошло давно, но влияет на настоящее. В какой-то момент Конрад говорит:
— Вы, наверное, имеете в виду не зомби из фильмов, а скорее то, что мои родители все еще внутри меня. — Конрад указывает на свою грудь. — Поэтому я не могу перестать думать о них. Не могу не горевать.
— Вы говорите, что горюете. Думаю, это действительно так. Вам на самом деле невероятно горько. Вы даже не решаетесь поплакать из страха, что дамбу прорвет.
— Я не плакал десятки лет, — говорит Конрад.
— За окном рыданий не слыхать, — отвечаю я.
— Пожалуй, это было бы даже полезно, принесло бы облегчение. Но это не делается одним нажатием кнопки, — возражает Конрад.
Да, слезы не текут, но что-то шевелится. Как будто мальчик внутри него барабанит по окну, сначала робко, а потом все яростнее. Что-то в Конраде взбунтовалось и хотело сказать: «Я больше в этом не участвую». В нем словно возрождается
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
