Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
Хелльвир наблюдала за женщиной в сером платье, пока та суетилась на кухне, помогая кухарке, полной женщине с мукой в волосах, готовить ужин. Хелльвир пришла к выводу, что та только путается под ногами и особой пользы от нее нет.
– А где мама? – спросила она.
Хелльвир тоже предложила помочь, и ей поручили лущить горох. Кухня находилась в полуподвале – ниже уровня воды, сообразила Хелльвир. Дневной свет проникал сюда только сквозь узкие оконца, прорубленные высоко у них над головами, почти под потолком.
Фарвора отправили на рынок за фруктами, потому что Хелльвир никогда в жизни не ела апельсинов и отец сказал, что так не пойдет.
– В церкви, как обычно, – ответил он, наливая ей чая.
– Она много времени там проводит?
– Столько, сколько требует Онестус.
Хелльвир уловила язвительную нотку в его голосе. Когда ей показывали дом, она заметила, что здесь соперничают две религии. На дверной притолоке висел старый отцовский амулет из медвежьего когтя, защищавший дом от зла. Но обнаружились и незнакомые символы: какие-то сложные завитки и спирали были тщательно выведены краской на наличниках в тех местах, где это не бросалось в глаза. Такие же знаки были выложены медью над каменным очагом – там, где кухарка держала свои горшки. Хелльвир знала, что они называются «дометики», но не знала, что они означают. Отец заметил, что ее взгляд остановился на стопке книг на языке Галгороса, лежавшей на другом конце стола, вздохнул и поставил чайник.
– Выслушай меня. Тебе может показаться, что я недоволен, но это не так. Жаловаться мне не на что. Она счастлива, потому что в этом городе чувствует себя ближе к дому. Здесь она может свободно отправлять обряды своей религии, делать все то, что нужно для исполнения Обещания.
Хелльвир кивнула, не зная, что думать. С одной стороны, она почти ничего не знала об Онестусе и его религии и иногда злилась на мать за то, что та не познакомила их с Фарвором с основами своей веры. С другой стороны, ее это удивляло. Может быть, мать молчала потому, что сведения, полученные Хелльвир о загробной жизни, противоречили представлениям последователей материнской веры? Идея вечной жизни в царстве Бога Света как-то не вязалась с тем, что она знала о сером полумраке, о грозном человеке в черном с глазами, похожими на ямы, в которых колыхалась пустота. Хелльвир встряхнулась, отгоняя отвратительное воспоминание.
– Какие же Столпы она выбрала? – вместо этого спросила Хелльвир.
– Честь и Милосердие, по-моему, – пожал плечами отец. – Она развесила и расставила дометики для всех Столпов везде, где только можно. – И он махнул на символы, которые поблескивали над очагом. – Не буду врать, понятия не имею, что это значит. Сострадание или что-то вроде того. Она бы все полы ими разрисовала, если бы я ей позволил.
В наступившей тишине Хелльвир размышляла о том, что отказ матери говорить о своей вере не в последнюю очередь был вызван презрением отца, и впервые поняла, каково, должно быть, приходилось матери. Неудивительно, что она была несчастлива в глухой деревне. Хелльвир поразила ненависть, с которой отец смотрел на чужие символы, но у нее не хватило духу заговорить с ним об этом. Сейчас она была так рада его видеть…
– Ты никогда не описывал мне Рочидейн в своих письмах, – заметила Хелльвир, решив сменить тему. – Ты писал, что хочешь вернуться домой, и я представляла себе какие-то серые унылые трущобы.
– Этот город и был серым и унылым, пока ты не приехала.
Отец погладил ее по щеке, она взяла его руку и вдруг пожалела о том, что не навестила его раньше. Когда он перевернул ее руку и взглянул на три оставшихся пальца, его лицо стало печальным.
– Миландра написала мне о том, как с тобой теперь обходятся в деревне, – тихо сказал отец.
Хелльвир неловко заерзала на стуле и хотела выдернуть руку, но понимала, что не следует этого делать.
– Поэтому я и решила уехать, – ответила она. – Миландра подумала, что это хорошая мысль, ненадолго перестать мелькать перед глазами у деревенских.
– Тогда я вот что скажу: жаль, что они оказались такими глупцами. Я считал их более разумными людьми.
У него было такое лицо, как будто он хотел сказать что-то еще, и Хелльвир испугалась, что он начнет расспрашивать ее насчет Смерти. Но отец лишь похлопал ее по руке.
Больше говорить им не пришлось: с лестницы донесся топот, и в кухне появился Фарвор с большим бумажным мешком. Он поставил его посреди стола, тот опрокинулся, и по столу раскатились какие-то оранжевые шары – Хелльвир поняла, что это и есть апельсины. Кухня наполнилась сильным приятным ароматом.
– Ты только посмотри, какая красота! – воскликнул Фарвор. – Прямиком из Береговых Рощ. – Он взял один шар, вытащил из-за пояса нож, очистил фрукт от кожуры и протянул дольку Хелльвир. – Попробуй.
Она сунула дольку в рот. Незнакомый аромат был резким, но на вкус апельсин оказался сладким и одновременно освежающим, словно прохладный ветерок в жаркий день. Брат и сестра рассмеялись, когда она протянула руку за второй долькой.
В тот вечер отец и Фарвор повели ее гулять по городу. Солнце село, и вода приобрела такой же лавандовый цвет, как сумеречное небо. Хелльвир сказала Эльзевиру, что тот свободен до утра и может летать там, где захочет, вместе с другими воронами.
Они бесцельно бродили по набережным и проспектам. Отец и брат время от времени показывали Хелльвир какую-нибудь красивую статую или фонтан, прогулочную лодку, принадлежавшую аристократу, широкие, украшенные резьбой и металлическими накладками двери дома богатого купца. Хелльвир разглядывала здания, улицы и статуи, удивляясь про себя тому, как же это интересно – побывать в незнакомом городе. Деревня у леса, где она выросла, внезапно представилась ей очень маленькой, убогой, затерянной где-то на краю света.
Она шла под руку с отцом, наслаждаясь ароматами летней ночи, любуясь желтыми отблесками фонарей на воде, и чувствовала, как напряжение, которое усиливалось по мере приближения к Рочидейну, начинает спадать. Только сейчас она поняла, как сильно боялась встречи с принцессой, свидания с родителями; но ничуть не меньше ее волновал вопрос о том, где начинать поиски отгадки, «дара песни».
Однако в доме отца Хелльвир почти забыла об этой проклятой загадке и вспомнила о ней только в тот момент, когда заметила на другом берегу канала какую-то арку, а под ней дверь, выкрашенную синей краской, и тяжелый медный молоток. Остановившись посреди дорожки, она уставилась на синюю дверь. Отец и брат, не заметив, что Хелльвир отстала, пошли дальше, по направлению к проспекту. Над стеной покачивались верхушки деревьев, но ее заинтересовало не это. Над аркой красовалась эмблема: диск с выгравированной на нем летящей птицей, раскрывшей клюв. Через минуту за стеной запели песню – сначала пел один голос, потом к нему присоединился второй, третий. Песня была медленной, приятной. Там, за стеной, пел целый хор.
«Дар песни», – подумала Хелльвир.
Отец заметил, что она стоит на дороге, и вернулся. Они втроем стояли и слушали пение. Постепенно голоса замолкали, один за другим, пока их не осталось три, потом два, а последние несколько слов пропел один голос и смолк на высокой ноте.
Для остальных людей это, естественно, ничего не значило, но Хелльвир все стало ясно, как будто символ был помещен на стене нарочно: вечерняя песнь предназначалась для нее одной, она должна была привлечь ее внимание. Хелльвир поняла, что имел в виду тот, кого она называла Смертью, когда сказал, что знаки появятся в нужное время и, когда это произойдет, она все поймет.
– Что там находится? – спросила Хелльвир у отца.
– Это обитель Ордена Соловья. Их жрицы хорошо поют, правда? Эту песню они поют каждый вечер.
– Никогда о таком не слышала.
– В Рочидейне есть несколько монастырей этого ордена. Они держатся особняком, следуют древним традициям, ведут себя тихо. Предлагают пищу и укрытие тем, кому
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
