планшете, приходится использовать старые добрые канцелярские кнопки, стирающие пальцы в кровь. Кладу в карман сумки… черт, с дырой. Кажется, лямку вырвало с корнями, и теперь в основном кармане дыра размером с пропасть. А на мерзлой и грязной земле лежит перепачканный пенал.
– Чего тебе? Тачку модную угнали, и ты теперь ходишь, достаешь всех, кого не лень?
Собираю свои богатства, беру сумку в руки и… неудобно-то как.
– Эвакуировали. Тебя не заметить с этой штукой, – он, глядя на меня сверху вниз, как самый настоящий великан, кивает на сумку, – очень трудно. А я как раз хотел с тобой поговорить.
– А вот я с тобой не очень. – Резко встаю и жмурюсь от внезапной вспышки боли. Пытаюсь игнорировать ее, отряхиваю руки, беру удобнее планшет, но… черт. Больно адски. – Ты можешь глянуть, не выдрали у меня клок волос? Вот здесь.
Я чуть наклоняю голову, чтобы показать где, потому что руки заняты вещами. Раф, кажется, удивляется просьбе. Но мне, честно, плевать. Хочу знать, к чему быть готовой. По ощущениям там ранение первой степени, бывают же такие?
Вздрагиваю, когда он вдруг касается холодными пальцами моего лба и заправляет прядь волос за ухо. Ничего не говорю, когда трогает подбородок, толкает пальцами чуть вверх и внимательным взглядом знающего дело доктора осматривает мою голову. Не хочу, но смотрю на него в ответ. Вынуждена смотреть. Почему его глаза кажутся ярче, чем обычно? Из-за того, что в кафе искусственный свет? Не подумайте, я не заглядываю ему в глаза, этим и без меня половина университета занимается, просто сейчас они кажутся неестественно голубыми – я бы заметила подобное раньше. Это точно из-за солнца, хотя мама сказала бы, что цвет глаз может меняться от настроения. Да-да, конечно. Вот сейчас я зла, значит, карий, по ее логике, должен стать красным, как цвет гнева?
– Жить будешь.
– У тебя линзы?
Мы одновременно нарушаем тишину, но, к счастью, от разъяснений, с чего я вообще взялась обсуждать его глаза, меня спасает настойчивое «гх-гх» за спиной. Любочка-староста. Все еще здесь. Смотрит таким внимательным взглядом на пальцы Рафа, касающиеся моего лица, что я резко отшатываюсь назад. Шаг, два. Снова спотыкаюсь и чуть не заваливаюсь на асфальт – теперь на копчик, это, видимо, для равновесия во вселенной. Могло быть. Но меня ловят. Удерживают на месте, а я еще больше злюсь и пытаюсь высвободиться из чужих рук.
– Тебя ждать? – напоминает о себе староста.
– Иду…
– Я хотел поговорить насчет конкурса и той ситуации… – произносит Раф, и Люба с выражением лица «я все поняла» оставляет нас наедине.
– Говори.
Были бы руки свободны, я бы скрестила их на груди, но сейчас получается лишь приподнять брови. Так уж и быть, послушаю, может, он хотя бы извинится, что из-за него я, как фанера над Парижем, пролетела с бюджетным местом?
– Я согласен, – пожав плечами, выдает он.
Чего?
– С чем? Что все люди идиоты? Я тоже. Мне нужно идти.
Пытаюсь обойти его, но Раф шагает в ту же сторону и, кажется, начинает раздражаться. А я-то думала, он снова мраморной статуей обратился, но нет. Мерзнет стоит, бедный: нос покраснел, уши тоже. Это вам не на машине до парковки перед крыльцом университета гонять. В тепле и с подогревом для задницы. Значит, ничто человеческое ему не чуждо? Было бы, наверное, если бы он хоть как-то реагировал на холод. А так – даже зубы не стучат. Может, он промерз до костей? Поэтому такой? Все думают, он таинственный, а он просто пустой. Что вообще может существовать в вечной мерзлоте?
– Я согласен участвовать с тобой в этом балагане.
– И под балаганом ты имеешь в виду… О! – Меня вдруг осеняет.
«Да ни за что», – проносится в мыслях его категоричным тоном. Так он еще и слово не держит? С чего вообще такие перемены? Или мамочка-декан взяла сына в оборот?
– Бред какой-то, – бормочу я, внезапно представив нас двоих на сцене. – И что мы будем делать? Танцевать, как в «Грязных танцах»?
– Боюсь, грацию Патрика Суэйзи мне не повторить, – отшучивается Раф.
– Тогда что? Петь, как в «Спеши любить»?
– Такое не смотрел.
– В чем смысл?
И зачем ему это надо? Хочет отомстить за то, что вылила на него кофе? Так пусть докажет сначала, что это была я. Может, всё его кривые руки виноваты.
– В том, чтобы победить.
Я злюсь. Психую. Прошипев, поудобнее перехватываю сумку с планшетами и устремляюсь на полных парах вперед спасать натюрморт с носом, а то теряю драгоценное время на пустые разговоры. Не оборачиваюсь. К черту его! Романов ничего не понимает: для меня это не игра. Все слишком важно, чтобы об этом шутить. К черту его. К черту конкурс. Справлюсь сама как-нибудь.
Вся в своих мыслях, залетаю в класс живописи, где сейчас третьекурсники рисуют с живой натуры, и собираю сразу все взгляды. Странно, волосы я вроде бы пригладила как могла. У меня глина после скульптуры осталась на лице? Почему все пялятся? Ладно, умываться все равно некогда, поэтому я напрашиваюсь к Сухожилиной на занятия. Она, посмотрев на ракурс, который сфотографировала для меня староста, по доброте душевной притаскивает лампы и выставляет свет, потому что «сама бы сделала именно так». А мне бы уже ну хоть как-то – просто исправить все, что успела наворотить.
Устанавливаю старый потрепанный мольберт в стороне от плотной толпы третьекурсников, нахожу нужный угол перед натюрмортом с носом и достаю твердый карандаш. Быстро набрасываю с краю новый эскиз, только… шепот за спиной напрягает. И то, как все делают вид, будто заняты чем-то сверхважным, когда я отрываю взгляд от мольберта. Улыбаюсь девочкам, которых часто вижу в кафе, но они быстро переглядываются и тоже отворачиваются от меня. С чего бы это? Ну вот такая я плохая, не сделала набросок вовремя, потому что пропустила пару (не будем тыкать пальцами из-за кого, но это Раф). Ай-ай, еще первая в рейтинге, называется!
Час пролетает незаметно, и в женскую раздевалку на физкультуру я забегаю уже очень вовремя, чтобы не опоздать, и, к счастью, без тяжелого планшета, который занял законное место на полке в кабинете живописи рядом со своими собратьями. Переодеваюсь чуть быстрее, чем со скоростью света, а затем, побросав вещи на скамье, лечу в манеж и вклиниваюсь в растянувшуюся толпу на беговой дорожке. Это традиция – десять кругов трусцой для разогрева в начале занятий. Я ненавижу бегать, и для сегодняшнего дня это уже слишком. На восьмом круге у меня начинает колоть в боку. Ноги забиваются
