не крестьянское, а, скорей, нечто вроде одеяния друидов. На вид лет тридцати, хотя кто их, людей этих, разберёт точно? Мотыльки короткоживущие. Гномы недолюбливали эльфов, а про армирцев не зря говорят, что они с эльфами путались. У всех что-то эдакое в лице и телосложении проскакивает, а у этой так особенно — кабы не уши и зубы, вылитая эльфийка была бы.
Неподвижность и молчание женщин были непонятны. Дарри хотел снова выйти в сени и прополоскать рот от кисло-мерзкого вкуса, как вдруг что-то свистнуло-прошелестело, и он почувствовал, что его горло обвила какая-то удавка. Он успел напрячься, но это не сильно помогло, как и пинок назад. Удавка была длинной, и его короткие ноги не достали до душителя. Но и тот просчитался — бычья шея гнома позволила всё же, напрягая мускулы, сделать хоть и слабый, но вдох. А его невероятная для человека сила и масса при таком росте позволили ему, уцепившись за удавку, дернуть не ожидавшего такой прыти противника к себе. Убивать он его хотел долго и вдумчиво, но не получилось. Столкнувшись с гномом, душитель ловко вывернулся и, бросив удавку, отскочил. Придушенный Дарри замешкался, вытаскивая револьвер, а вот его враг — нет. Он успел дважды выстрелить, и Дарри словно конь лягнул в верхнюю часть груди. Но враг снова не учел разницы между людьми и гномами. Ну и того, что на Дарри кольчуга. Не будь ее, лежать бы ему на полу, истекая кровью. А так, благодаря кольчуге, поддетой под неё и пропотевшей насквозь фуфайке и толстым плитам грудных мышц, возможно, даже и ребро не треснуло, он только отступил на шаг, инстинктивно нажав на спусковой крючок. Расстояние было таким, что он и не мог промахнуться, хотя и не был особенно метким стрелком. Он и попал — куда-то в живот. Только теперь он смог рассмотреть своего противника, с удивленным лицом оседающего на пол, словно скручиваясь вокруг раны. Это тоже был туг, в привычном уже мрачно-чёрном наряде, но одетый заметно побогаче всех прежних — пояс с наборной серебряной отделкой поверх одежды из тончайшей шерсти, серебряный же массивный медальон на шее. Только на голове, из-за бритого черепа и чёрной окладистой бороды казавшейся перетяжеленной книзу, не было тюрбана. Холёное лицо вытянулось в гримасе не то боли, не то удивления, а затем окуталось розовым туманом, потому что Дарри выстрелил второй раз прямо в него. На стену сзади туга словно плеснули красной масляной краской, и он с грохотом рухнул на пол. Дарри, сопя и отдуваясь, стянул удавку с шеи и понял, почему туг был без тюрбана. Удавка и была тюрбаном. На свободном конце неширокой черной полосы ткани, которым туги прикрывали лицо, был нашит грузик, помогающий захлестнуть шею жертвы, а длина шёлковой ленты позволяла это сделать на большом расстоянии. Дарри никак не мог понять, почему туг не выстрелил ему в затылок сразу, как только он вошёл. Возможно, это было связано с каким-то их культовым ритуалом, возможно, была и другая причина. Он, наконец, отдышался, и после попытки удушения, и после попавшей в него пули. Шатаясь, он подошел к убитому. Стало понятно, почему выстрелов было только два, из которых попал лишь один. Оружием был не револьвер или магазинный пистолет, а небольшой двухзарядный дерринджер из синей стали и с щёчками из слоновой кости с гравировкой. Сами стволы были с серебряной и золотой насечкой. Настоящее произведение искусства, только малого калибра! Но почему-то брать в руки его Дарри совсем не хотелось. Как и вообще прикасаться к покойнику. Он уже привык за этот день доверять своим ощущениям. Может, на мертвеце был амулет, или проклятье… Он, на всякий случай, ожидал худшего, того, что сейчас вновь придется биться с умертвием. Но ничего не произошло. Отпихнув пистолетик под стол, Камень повернулся к стоящим на коленях женщинам. Все же туг попал оба раза… Раскинув косички и глядя мёртвыми глазами в потолок, посредине между своими товарками по несчастью лежала отчаявшаяся вирацка. Во лбу у нее была маленькая дырочка, из которой стекала тоненькая струйка крови. А ее соседки все так же стояли на коленях, стояли и молчали. Только теперь Дарри понял, в чём причина. На шее у всех троих были застегнуты колдовские рабские ошейники из бронзы. Очевидно, им отдали приказ встать на колени и не издавать ни звука.
— Вам приказано стоять на коленях и молчать?
Молчание в ответ.
— Кивните головой, если да.
Обе закивали, в глазах у грудастой блондинки — надежда, армирка же с виду по-прежнему бесстрастна.
— Где жезлы — знаете? Если знаете, мотните головой в их сторону.
Закивали, завытягивали головы в сторону туга, словно атакующие гуси, пытающиеся ущипнуть.
Как ни противно, но пришлось подойти к мертвецу. Тело всё болело, словно избитое, и каждый шаг давался с трудом. Вокруг головы убитого стремительно расплывалась кровавая лужа. Жезлы обнаружились за поясом, все три. Интересно, если хозяин мертв — может ли кто-то другой пользоваться их магией? Он осторожно, как к пугливой кошке, протянул руку. Почему-то, как совсем недавно — с руной, он понимал — к поясу прикасаться нельзя. И к пистолету — нельзя. А хуже всего будет, если он попытается дотронуться до медальона на шее. Осторожно, как змеелов гадюку, он двумя пальцами выудил первый жезл из-за пояса. Затем — второй. Когда он вытягивал третий, то едва не коснулся серебряного узора на поясе, и его словно током тряхнуло, но не в руку, едва не совершившую оплошность, а в голову. Слегка было похоже на то, как будто он понюхал приоткрытую банку со свеженатёртым ядрёным хреном — словно в темечко шило вогнали, а из глаз заструились слезы. Как ни странно, это немного прочистило мозги, и он бережно подцепил и извлёк третий жезл. Как и боевой жезл убитого подпоручика, они чувствовались, но не словно бы ещё одной рукой, а — занозой в ней, чем то болезненным и чужеродным. Ощущались только два жезла, как он понял, третий был связан с убитой женщиной и был словно спящим. С него он и начал. Он попытался понять — как отдать с помощью жезла команду ошейнику? Ноги подкашивались, голова гудела, в животе по-прежнему пекло, грудь будто молотобоец отходил кувалдой… Он опустился на пол, всецело поглощённый жезлом, даже не заметив, что едва не коснулся кровавой границы на полу. Ничего не получалось, пока
