и закаленного?
И самое главное — какой это кошмар, когда наказание производится при посторонних, да еще с постыдным оголением…
Мне тоже случается наказывать свою дочь. Но, во-первых, я делаю это только дома. Во-вторых, могу дать ей шлепка, два-три подзатыльника, хотя предпочитаю ставить на колени в угол или лишать чего-нибудь вкусного — мороженого, конфет, сладкого, на время конечно…»
Вот такое это было письмо.
Хочется верить, что отец Тараса — редкостное исключение, осколок давно умерших ныне домостроевских традиций, ну а как быть с автором письма? Спорить? Скорее всего, это бесполезно: человек стоит на твердых позициях — наказывать надо, без физического воздействия нельзя, главное только — сохранять «разумную» меру… Знаю: разговоры о дозировке наказаний, способах, о более пли менее гуманных приемах ведутся от Белого до Черного моря и от Карпат до сопки Ключевской…
А ведь мальчишки и девчонки, которые поведали о своих переживаниях во время порки и после, ни один и ни одна, не горевали о том, что ремнем больнее, чем рукой, а линейкой еще хуже, — их не боль угнетает, а пренебрежение, сам факт насилия. Больнее боли — обида, страшнее страха — унижение! Вот что надо понять взрослым.
У меня были мягкие родители, они считали себя принципиальными противниками грубых методов воспитания и в обычном понимании слова не наказывали меня — не давали подзатыльников, не избивали, даже не шлепали.
Но когда я совершал очередное «правонарушение», а это случалось не так уж редко, на середину комнаты выставлялась высокая табуретка, я получал приказание водрузиться на неудобное это седалище, мне давалась в руки книга — «Приключения Тома Сойера» — и назначалась «мера пресечения»:
— Десять страниц вслух! С выражением…
Это звучало как десять лет строгой изоляции с последующим поражением в правах…
Что сказать теперь, спустя пятьдесят лет? Я возненавидел Тома Сойера, возненавидел Марка Твена, возненавидел чтение вообще; в те годы я искренне просил: отлупите лучше! Признаюсь, осмысленно «Приключения Тома Сойера» я прочел двадцатилетним, будучи военным летчиком; прочел на боевых дежурствах, сидя в тесной кабине И-16, похохатывая и поражая этим моего механика: надо же, командир до таких лет дожил, а «Приключения Тома Сойера» не читал?..
К чему это воспоминание здесь? А очень просто: бить или не бить — вопрос, конечно, требующий вдумчивого изучения и непременно строго принципиального ответа. Но не будем сужать проблему и сводить все дело к тому: рукой’— можно, ремнем — нет, розги оскорбительнее линейки, а вымоченные в соленой воде — это уж вообще из арсенала профессиональных палачей…
Наказание — всякое наказание — непременно связывается в сознании абсолютного большинства людей с унижением.
Вот что вспоминает о начале своей жизни известнейший летчик нашей страны, Герой Советского Союза Михаил Михайлович Громов: «Мне повезло в детстве. Вся атмосфера в семье располагала к тому, чтоб я рано почувствовал себя самостоятельным. Меня уважали, мне доверяли. Отец не побоялся подарить — мне, шестилетнему, перочинный нож. Я выточил лук, стрелы, чижика для лапты. Это было упоение творчеством. Меня никогда не наказывали. Я считаю, что наказание может воспитать в человеке двойную натуру: он будет бояться не дурного поступка, а только наказания. Станет обманывать, ловчить. Зато поощрением можно воздействовать не только на сознание, но и на чувства. Воспитание чувств — вот толчок к самовоспитанию. Главное, чтоб человеку не нравилось делать плохо, чтоб это было ему отвратительно».
Увы, не каждому везет в детстве так, как повезло Громову, и даже хорошие люди, случается, бывают изобретательны на наказания-унижения.
Дело происходило в скверике. Мальчик лет четырех заупрямился и никак не хотел уходить домой.
— Алик! — строго сказала мама. Но мальчик никак не реагировал на ее оклик. — Смотри у меня, Алик! — еще грознее повторила мама, а сама, не спуская глаз с сына, стала медленно открывать объемистую свою сумку.
Это движение произвело на мальчонку странное действие — он весь сжался и, вцепившись ручонками в край скамейки, не сводил глаз с маминых рук.
Признаться, я с недоумением ожидал, что же последует дальше.
— Алик! — в третий раз произнесла женщина. — Будет хуже…
Я взглянул на малыша, и мне сделалось просто страшно — он стал похож на кролика, замершего перед змеей, — оцепеневший, жалкий, с обреченными глазами.
И тут красивая мама движением фокусника выдернула из сумки… складной зонтик, щелкнула им под носом у мальчонки, и тот, закатившись в плаче, мгновенно сделался покорным, ручным, на все согласным…
Мама принялась утешать его:
— Я же тебя предупреждала, не надо быть таким упрямым, надо слушаться маму. Хватит, перестань реветь и пойдем…
И они вполне мирно удалились.
А у меня и сейчас начинает колоть сердце, когда я вспоминаю этот эпизод. Почему?
Малыш Алик боялся зонтика. С равным успехом он мог бояться пылесоса, половой щетки, вентилятора — с детьми это случается: какие-то, на наш взрослый взгляд безобидные, бытовые предметы вселяют в них панический ужас. Со временем страх проходит. Обычно сам собой. Мама, разумеется, знала об этом. И вместо того, чтобы осторожно постепенно отучать сына от неоправданного страха, подло эксплуатировала пугало-зонтик в своих эгоистических интересах…
А теперь выдержка из письма другой женщины, воспитательницы детского сада. Человек этот много и интересно поработал с детьми, казалось бы, все знает, все умеет, сама может научить любую мамашу, как подобрать ключик к трудному малышу. И вот поди ж ты — и она не избавлена от сомнений, от тревог…
«…Давно уже мне не дает покоя эта установка — без наказания нет воспитания… Как ее понимать? Может быть, пока это еще в какой-то мере справедливо.
Вообще в этой области у нас царит невероятная неразбериха. Если я, частное лицо, Анна Матвеевна, жена своего мужа и мамаша своей дочери, найду нужным отшлепать нашу девчонку, никто с меня, как говорится, не спросит и, скорее всего, никто не осудит. Согласны? Но если я, Анна Матвеевна, воспитательница детского сада № 983, отшлепала свою воспитанницу, хотя бы она была той же самой моей дочерью, скандал и неприятности обеспечены!..
Воспитательница — представитель общества. И я полагаю, если чего-то нельзя, справедливо, разумно нельзя этому представителю, то почему то же самое можно частному лицу?
Кто это придумал, будто родители пользуются особыми правами по отношению к своим детям?..
Убеждена — всякого, кто бьет детей, надо привлекать к ответственности, а родителей просто лишать родительских прав.
В этом я уверена.
А вот в чем сомневаюсь и хотела бы услышать ваше мнение: все мы стараемся, и это чрезвычайно важно, воспитать в каждом маленьком
