не отрывая глаз.
Все, кроме Матери, которая почти слилась со стеной и не обращала никакого внимания на это великолепие красок. У цветов свой театр. Они там обитают, но в непроявленном виде. Лежат, втоптанные в пыль. Когда поднимается едва заметное дыхание, скользит то там, то здесь, шелестит внизу, только тогда цвета приходят в движение. Моргают, смотрят по сторонам, радостно ликуют, сверкают, кричат от горя, дурачатся, как дети, и влюбляются. Только что лежавшие ниц возвращаются к жизни. Так они становятся цветными. А до этого, хоть и существовали, а цветами не были.
Все открывают окно в комнате Матери, но она не смотрит наружу. Там на ветке застрял воздушный змей. Был ли его шнур покрыт стеклянным порошком и впивался ли оттого в шею прохожих и велосипедистов, натирая ее? Был змей шелковым или бумажным? Сшит на бамбуковых палочках? Оборвался? Хотел приземлиться и застрял на дереве? Как много на нем цветов: оранжевый, фиолетовый, розовый. Даже выцветший, он все еще разноцветный. Эти лоскутки, они порхают или трепещут?
Вот придет Сид, и мы узнаем. Трость взмахнет крыльями, и что-то случится. Бабочки взлетят, и глаза откроются.
20
Пришел Сид. Стремглав ринулся к трости, как будто хотел заставить ее взлететь, и в прыжке приземлился на бабушкину кровать.
– Вау, только глянь, ба! – И, разрезая со свистом воздух, стал подкидывать трость. Клац-клац – открыл-закрыл. Разложил во всю длину и сложил до минимального размера:
– Теперь это флейта, на, поиграй! А теперь открой до конца, дай-ка, моя милая, этим негодникам по ногам разок другой – дыщ-дыщ-хыдыщ. Вот, возьми, разложи – это наш самолет, трость, взмывающая в облака, распусти волосы, ба, глупышка, садись вперед, а я сзади – и в путь покорять мир.
– Эй-эй, поосторожней, – завопил Старший, – она стоит тысячу рупий.
– Кто сказал? – прогремела Невестка. – Почему вы не говорите полную стоимость?
– Я привез ее для бабушки, – напомнил по телефону Заморский сын.
– Это я предложила держать ее у Матери, – сообщила всем Невестка.
– Я сказала: «Ма, ты только поищи цвет, которого на ней нет!» – похвастала Дочь.
– Это я показал, на что она способна, – вставил Старший тоном, подобающим старшим.
В общем, каждый пытался доказать, что первым подал идею – таков уж семейный обычай. Но как же радуга? Ведь именно она подала ту самую идею.
При слове «радуга» пора появиться мне. Потому что это я увидел ее. Если кто-то и заговорил о ней, то это я. Вообще я ничего не говорил. Но я знаю. Потому что я замечаю больше, чем остальные, и осознаю тоже больше. Я молча наблюдаю, кто пришел, что сказал, какое выражение на чьем лице и где появилась радуга. Для этого я должен оказаться в нужном месте в нужный момент и видеть все собственными глазами.
Я появляюсь на радуге. И вот мне представился случай. Я расскажу о радуге все и буду выпрыгивать на этих страницах в свойственной ей манере, чтобы просиять на миг.
Радуга сияла. В стакане пива, который я держал для своего приятеля на вечеринке, куда тоже был приглашен. Вслед за Сидом я пошел в комнату его бабушки, там Сид поднял трость и начал свое представление.
Клац-бац-клац – Сид разложил-сложил трость, и все бабочки разом запорхали вокруг. Везде бабочки, бабочки, бабочки… Вау! Воздух наполнился всеми цветами. Бабушка Сида все время болела, старость – вот как называется эта болезнь. Его дед умер. И что ей остается? Все тот же синдром. Лежит не вставая. Как ни приду – она в кровати.
Но уж больно заразительно смеялся мой взбалмошный друг. Даже мертвый встанет с погребального костра, чтобы посмотреть, кто так смеется. Но я не такой. Я…
Я здесь не для того, чтобы рассказывать про себя. Это не моя история, я не ее персонаж, и во мне нет никакой надобности. Но и одна страница – сцена. Даже если кто-то не имеет к ней отношения, но под незначительным предлогом получает возможность выйти, только посмотрите, с какой радостью он пытается продлить этот миг. Например, в одном эпизоде актер говорит «дождь», тогда кто-то типа меня выходит на сцену, чтобы «пш-ш-ш» – и пролить потоки дождя из водного пистолета. Он появляется только для этого, но теперь, когда он на сцене, уйти оттуда стоит больших усилий. Он тянет свое «пш-ш-ш» настолько долго, насколько это возможно, и, помогая рукой, поднимает ногу вверх, чтобы привлечь внимание зрителей и продлить момент славы.
Как если бы бедного школьного учителя сделали личным секретарем главного министра, потому что он принадлежал к той же касте. Три года над ним ежедневно всходила полная луна. Он самоотверженно опробовал все: ростовщичество, взяточничество, распутство, «Мерседес», заграничные поездки и всевозможные махинации. Отремонтировал и украсил дом, выдал дочь замуж, пристроил на работу сына и племянника, а потом, когда закончился срок службы, как корова, покорно вернулся на привязь благородного бедного учительства. Но пока была возможность, он раз за разом возвращался на сцену, чтобы исполнить свою роль.
Я в таком же положении. Не могу упустить случай. И раз за разом буду выходить сыграть свою роль. Если вы пропустили первый кадр, то теперь смотрите в оба!
Самолюбие не позволяет мне врываться насильно. Меня будут выпихивать и не дадут находиться здесь долго. Тогда уж лучше я успею выдать свои несколько строк до того, как меня выставят, и тихо ретируюсь. Мой выход продлится пару мгновений. Достаточно, чтобы сказать:
– Радуга сияла. Я увидел первым. Не могу сказать, видел кто-то еще или нет. Но я видел.
Мы зашли в комнату. В руках у нас были стаканы с пивом. «Как душно», – подумал я. Сид взял трость и подпрыгнул. Но пиво не пролил. Я спросил разрешения и открыл окно. Снаружи на дереве висел порванный воздушный змей. Взметнулись бабочки. Возможно, змей качнулся. Бабушка Сида повернулась на другой бок. Ей пришлось открыть глаза.
– Ба, а ну вставай, лентяйка! Ты, что собираешься всю зиму проспать? Холода, зима, холода… – Сид приподнял ее подушку, устроился рядом и начал петь о том, как они полетят по небу, усевшись на трость. – Хватит хр-р-р-хр-р-р-хр-р-р, – затянул он, подражая ее храпу. Обняв ее, он принял картинную позу с тростью. Поза есть, должно быть и фото. А кто будет снимать? Ваш покорный слуга. Достал мобильник, а кому отдать стакан? Сиду. Тогда свой стакан Сид вручил бабушке:
– Несносная девчонка пьет пиво. Скорее фоткай!
– Не-е-не-е-е, – заканючила бабушка Сида и как будто улыбнулась, тогда-то и выскочила она – радуга. Я
