что великий ученый не любил мыться и менять одежду, считая это напрасной тратой времени. Чего доброго, Михаил Терентьевич примет это на свой счет.
А вообще — мне работать надо, а не болтать о великих и выдающихся. Но как тут работать, если телега до сих пор не пришла, а эскулап над душой стоит?
Впрочем, кое-что можно сделать.
— Спиридон, а где слуга? — спросил я у городового.
— Так и стоит, в коридоре, — отозвался Савушкин.
Яков, как стоял, упершись лбом, так и стоит. Осторожно похлопав старика по плечу, добился, чтобы тот повернулся лицом ко мне. Ух ты, а ведь он так и не закончил рыдать. Слезы, как текли, так и текут.
М-да, тяжелый случай. Впечатление, что слуга не хозяина потерял, а близкого родственника.
— Прости, дружище, что отвлекаю, но мне твоя помощь нужна, — мягко обратился я. — Я следователь, расследую смерть твоего хозяина. Зовут меня Иваном Александровичем. Нужно кое-какие вопросы задать.
— Ничего говорить не стану, — ответил старик, едва шевеля губами.
А вот это уже интересно. Такое впечатление, что его кто-то здорово испугал.
— Я пока ничего и не спрашивал, — улыбнулся я. — У меня и протокола нет, я так, из чистого интереса. Выслушаешь, сам решай — отвечать или нет. Узнать хотел — почему в кабинете мебели мало?
Яков похлопал глазами, осмысливая — о чем его спросили, потом, вытащив из кармана носовой платок, громко высморкался. Осознав, что вопрос не страшный, надумал ответить.
— Так это… Часть мебели, если не половину, барин по весне в Ивачево возит, как со времен господ Петраковых повелось. Они, пока в силе были, тоже на лето в имение уезжали, а на зиму в город. И чего мебель покупать, проще перевезти. Чего ей всю зиму в нетопленном доме стоять? А обратно еще не привезли. Барин должен был к середине октября вернуться, а он вчера приехал.
Мебель перевозят в имение, а потом обратно? Сам не видел, но не удивлюсь. Здесь выезд на дачу, словно в экспедицию на Северный полюс. И еду с собой тащат, и постельные принадлежности. Так что, вполне возможно, что хозяева и мебель таскают туда-сюда. Кто-то из наших цариц, переезжавших из одного дворца в другой, тоже возил обозы с мебелью, посудой и прочим. Так что, ничего нового.
— А слуги есть, кроме тебя?
— Слуги есть. Кухарка имеется, но она тоже еще не вернулась, а кроме нее постоянных никого нет. В усадьбе баб деревенских нанимаем, чтобы полы мыли, а здесь две обывательские женки — они тоже со времен Петраковых.
— А конюх есть?
— Так у барина своего выезда нет, зачем конюх? Весной извозчиков нанимает, они отвозят, а по осени обратно привозят. В имении-то он никуда не ездит, то есть, не ездил. Сам Григорий Алексеевич не здешний, знакомых нет. Да он и не желал ни с кем знакомиться. Зато рыбу каждый день ловить ходил. А на рыбалку и пешком можно. В город понадобится — в версте почтовая станция, кареты почтовые по пять раз в день ходят. И здесь, куда ему ездить? В церковь да в Дворянское собрание можно пешком дойти, а в непогоду извозчика нанять.
— А ты чем занимаешься?
— Так я летом дом сторожу, а с осени по весну дрова колю, печки топлю. Если надо — гостей приму. Хозяин меня иной раз дворецким величает, для смеха. Летом, если срочного ничего нет, один раз в неделю в Ивачево езжу — газеты вожу, письма, если приходят. Но не упомню, когда хозяин последний раз письма получал. Может, в тот год, а может и поза тот.
— А не проще почту в Ивачево переадресовывать? Чего тебе самому болтаться? — слегка удивился я.
Знаю, что дачники так и делают — оставляют на почтамте свой новый адрес, газеты с журналами туда и шлют. Какой интерес читать устаревшие новости?
— Хозяину виднее, — туманно отозвался Яков. — Да он и газеты-то не слишком любил читать. Некрологи рассматривал, радовался, если кто из знакомых встречался.
Обычно люди огорчаются, встретив в газете некролог на своего знакомого или сверстника. А этот радовался?
— То есть, постоянных слуг только двое? — решил уточнить я. — А личный слуга у хозяина был? Все-таки, отставной генерал, кто-то ему тапочки подавать должен, трубку набить, за водкой бегать. Генералы привыкли, чтобы у них денщики были.
Не факт, конечно, что у генерала имелся денщик. В армии денщику казна жалованье платит, и числится «военный» слуга нижним чином, а уходит в отставку нередко с унтер-офицерскими лычками.
Старый слуга притих, поджав губы. Кажется, не желает отвечать на этот вопрос.
— Яков, если не ты, то кто-то другой скажет, — слегка надавил я. — Никакой тайны ты мне не выдашь. Был у Григория Алексеевича денщик или нет?
Яков подумал, но все-таки решился.
— Был у него камердинер. Никитой зовут. Барин его недавно нанял — с месяц всего.
— И куда пропал?
— Вот про это не могу знать. Приехал с барином на почтовых, а потом пропал. Вечером оба приехали, мне Григорий Алексеевич велел к себе идти, во флигель. Я и ушел. Утром пришел, чтобы печь протопить, в доме пусто, а барин в петле висит.
Вот, значит как. Имеем мы теперь подозреваемого.
— Фамилия у Никиты есть? Приметы какие?
— Фамилии не помню, а приметы такие, самые обычные. Среднего роста — чуть пониже вас, в кости крепкий, волосы русые.
Как говорится — без комментариев. С такими приметами пять человек на дюжину.
— Сможешь определить — пропало что-то из дома? Деньги, скажем, драгоценности? Что там еще? Посуда серебряная, картины? Оружие какое?
— Из оружия только сабля парадная, позолоченная, вот и все. Но она в шкапе висит, вместе с мундиром. Посуда с картинами тоже в усадьбу уехала, когда привезут — тогда и смотреть надо. Особых драгоценностей у хозяина не было — кольцо, да пара сережек после покойной супруги. Они в столе, вместе с деньгами. А денег из пенсиона Григорий Алексеевич на месяц по двести рублей брал — на дом,на провизию и прочее. Все остальные в банке хранились.
— А летом как?
— А летом я на почте пенсион за него получал, двести рублей хозяину отвозил, триста в банк относил. Всегда расписку предъявлял от кассира. Те деньги, что я ему отдавал, он в бумажник складывал. А
