что последний отказался строить двигатели для лунной ракеты Н-1 Королева и вынудил его сотрудничать с подрядчиком по двигателям из другого министерства. Одновременно другие ведущие конструкторы ракет, Владимир Челомей и Михаил Янгель, активно продвигали конкурирующие предложения по лунным полетам. В свою очередь, и Королев, и его соперники умело использовали своих политических покровителей в высшем эшелоне советского руководства и лоббировали собственные версии правительственных постановлений. В итоге был достигнут компромисс: лунная программа – в том числе весь бюджет и ресурсы – была поделена между Челомеем и Королевым. Один строил свою ракету и свой космический аппарат для полета вокруг Луны; другой же конструировал еще одну ракету и еще один аппарат для посадки на Луну. Это привело к беспрецедентному дублированию усилий в проектировании и производстве166. Острая нехватка средств вынудила Королева отменить строительство наземного испытательного комплекса для связки двигателей первой ступени ракеты Н-1. Это решение оказалось роковым и привело к провалу всей программы167.
Проблемы организации ракетно-космической промышленности продолжились и после отстранения Хрущева от власти в октябре 1964 года. В следующем году Советское правительство расформировало региональные совнархозы и восстановило систему министерств для отдельных отраслей промышленности. Вновь созданное Министерство общего машиностроения собрало под единым началом большинство конструкторских бюро и заводов, участвовавших в проектировании и производстве ракетно-космической техники. Королев попытался воспользоваться моментом и перевести в подчинение этого министерства как можно больше своих субподрядчиков. Например, в октябре 1965 года он предпринял попытку установить контроль над заводом в Балашихе, который работал над топливной системой для ракеты Н-1. Королев жаловался: завод «исключительно плохо относится к выполнению этой работы» – был завершен лишь 1% от общего объема работ, когда до срока сдачи оставалось лишь несколько месяцев. Этот раунд бюрократической борьбы за власть главный конструктор проиграл: завод передали другому министерству168.
Восстановление системы министерств не решило проблему поставки компонентов; в некотором смысле она даже усложнилась. Любое соглашение между двумя организациями из разных министерств должно было получить одобрение обоих министерств. Пытаясь сократить свою загрузку, отдельные министерства часто отказывались от контрактов на сложное ракетно-космическое оборудование. Например, в феврале 1966 года Министерство электронной промышленности СССР категорически отклонило запрос на производство оборудования наземного управления для ракет и космических аппаратов. Глава министерства заявил, что это «является совершенно нереальным и явно невыполнимым»169. В августе 1966 года Министерство тяжелой промышленности отказалось производить балки и опорные конструкции для сборочного цеха ракеты Н-1 даже несмотря на то, что эту задачу ему совместно назначили Центральный комитет партии, Совет министров и Комиссия по военно-промышленным вопросам170. «Разные министерства – как разные государства», заметил один современник171.
В этих условиях едва ли было удивительным, что лидеры ракетно-космической промышленности с ностальгией вспоминали сталинские годы. В фольклоре советского ракетостроения, в основополагающих мифах, которые служили нарративной базой для профессиональной культуры ракетных инженеров, даже страх и гнет сталинской эпохи часто с нежностью вспоминались как эффективные механизмы для привития сильного чувства личной ответственности. Например, Юрий Мозжорин, директор Научно-исследовательского института №88, писал: «Тогда еще властвовал И. В. Сталин, не прощавший ошибок, а нашу отрасль курировал Л. П. Берия, „заплечных дел мастер“. Поэтому обоснование тактико-технических требований, предъявляемых к ракетному оружию, и условий приемки его на вооружение являлось особо ответственной задачей»172. Мозжорин многозначительно отмечал, что в сталинские годы никаким институциям, организациям или индивидам не позволялось вмешиваться в ракетные исследования и производства без специального разрешения от Совета министров173.
Восторженные воспоминания советских инженеров-ракетчиков о сталинской эпохе как о «золотом веке» ракетостроения были весьма избирательны. Берия не курировал советское ракетостроение напрямую (он отвечал за ядерную бомбу), но его значимое место в фольклоре инженеров-ракетчиков показательно для их мифологии сталинизма. Безупречный порядок и дисциплина сталинской эпохи были полезной конструкцией прошлого, помогающей инженерам заострить критику бессистемного руководства космической программой при Хрущеве. На деле же в конце 1940-х годов высокопоставленные руководители оборонной промышленности точно так же жаловались на нехватку ресурсов и добивались перевода заводов из-под начала других министерств под свое крыло, чтобы гарантировать своевременные поставки174. Недавние исследования показывают полную неэффективность принудительных мер и карательного режима на промышленных предприятиях сталинского времени175. Однако имидж сталинской эпохи как образца сильного управления, строгой дисциплины и личной ответственности сформировал основу профессиональной культуры советского ракетостроения.
Ностальгия в среде инженеров-ракетчиков отражала общее настроение, вызванное в советском обществе противоречивыми мерами десталинизации. Волна преступлений после возвращения заключенных ГУЛАГа породила тревогу, последовали призывы к жестким методам поддержания правопорядка, напоминающие о сталинской эпохе176. Поколение, вышедшее на сцену во время хрущевской оттепели,– когорта молодых ракетно-космических инженеров – фактически было сталинским «последним поколением», поколением послевоенной молодежи. Они не прошли через ужасы довоенного террора; вместо этого они усвоили полезные жизненные стратегии «хитрости, обхода и уклонения»177. Будучи живым связующим звеном между сталинским и хрущевским периодами, они воплотили собой историческую преемственность178. Как заметила Джулиана Фюрст, «они были приверженцами [системы], поскольку немногие из них ставили под вопрос основание советского государства, но они же были и циниками, которые настолько искусно манипулировали системой, что система держалась скорее на этой ритуальной манипуляции, чем на вере в истинность режима»179.
Чтобы вытащить советский космический проект из хаоса хрущевской системы управления промышленностью, руководители космической программы начали манипулировать системой, используя испытанные стратегии сталинского времени.
https://commons.m.wikimedia.org/wiki/File:Мемориальный_кабинет_С_П_Королёва.jpg
Рис. 4. Мемориальный кабинет Сергея Королева в музее Ракетно-космической корпорации «Энергия».
Манипулирование системой
В мае 1964 года Королев, разочарованный недостаточно активным исполнением правительственных постановлений по лунной программе, решил обратиться к Леониду Брежневу, тогда еще секретарю Центрального комитета по оборонной промышленности. «Нет твердо установленных сроков, нет необходимой организации, достаточного финансирования и материального обеспечения,– писал он.– Суммы, выделенные на 1964г. МО для сооружения стартовой и технической позиций Н-1, сперва составляли 11млн р., затем по своему усмотрению МО уменьшило неожиданно до 7млн р., а сейчас до 4млн р., и вообще МО отказалось далее финансировать строительство Н-1 вопреки имеющемуся постановлению»180. Это письмо Королев не отправил, возможно, понимая тщетность таких усилий. Заказчик – Министерство обороны – не дал финансирование, субподрядчики отказались заключать контракты; Королев застрял посредине забуксовавшей экономической и административной структуры.
Система управления советской оборонной промышленностью отличалась невероятной сложностью: ее курировали несколько партийных и правительственных инстанций с пересекающимися полномочиями и конфликтующими интересами, а координация проектов со всеми инстанциями возлагалась на Комиссию по военно-промышленным вопросам. Комиссия,
