делам. В любом случае это добрый знак. Добрее не бывает. Надо это отметить.
После бара Андрей Андреевич любезно предложил не расходиться, а поехать в его квартиру. Хавьер и сам почувствовал, что расстаться с таким приятным обществом уже не в силах, и согласился. Заодно посмотрит, как живут обычные жители города. Андрей Андреевич утверждал, что, несмотря на статус (никто так и не понял, какой у него статус), привык обходиться малым. В чем Хавьер вскоре убедился сам.
Когда его привезли к потрепанной девятиэтажке, ему стало и весело, и страшно. Точнее, весело ему было еще до этого, но капелька страха сделала веселье особенно пикантным. Шумной гурьбой, бесконечно смеясь и цепляясь друг за друга, они поднялись на шестой этаж и ввалились в квартиру.
Дальше Хавьеру вспоминать стало труднее. Он, конечно, не настолько был не в себе, чтобы забыть все напрочь, да и выпил-то он не то чтобы прям много, а только какие-то куски этой ночи смазались или вовсе покинули его память. Он помнил розовый свет, много солнечных зайчиков, постоянный гул в ушах, помнил длинную тонкую ленту, обвитую вокруг его плотного живота, вокруг головы, помнил, как то ли Агнес, то ли Жюли – в общем, одна из них – порхала вокруг него с этой лентой, а ее подруга что-то записывала в блокнотик и обе они постоянно хихикали; помнил, наконец, что в какой-то момент ему подсунули книгу и сказали: «Читай». Во-первых, при таком свете все буквы сливались с бумагой, друг с другом и душным воздухом квартиры; во-вторых, книга была на русском. Хавьер выразил все эти сомнения протяжным «э-э-э…». Но Андрей Андреевич, а также Агнес и Жюли (они уже нарядились в сарафаны и кокошники) не прониклись и сказали, что он кокетничает, стесняется и хочет отвертеться и они сейчас на него обидятся, если он не начнет вести себя хорошо. Хавьер попытался объяснить, что нет же, причины чисто объективные: он не понимает по-русски и в целом плохо видит текст. Тогда они ему для снятия зажимов – что бы это ни значило – влили в рот две рюмки горькой жидкости и снова сказали: «Читай».
Хавьер помычал, смущенно посмеялся – а вдруг они все же шутят? – и вгляделся в текст. И сам не заметил, как палочки и крючочки принялись складываться сразу в смыслы, минуя слова, которых он все равно не знал. Он помнил, что читал осмысленно и увлеченно, но о чем – уже забыл. Кажется, это была история о ком-то или о чем-то таком каком-то… где-то что-то происходило или, наоборот, не происходило… Забыл. Все забыл. И сам забылся. А когда очнулся – никого рядом не было. Ни Андрея Андреевича, ни Агнес, ни Жюли. И штаны пропали. И книга тоже. Тогда Хавьер позвонил Наташе.
– Бред какой-то, – сказал Костя. – Ты точно правильно все перевела?
– А я откуда знаю?
15
Ну не сам же он их убил. Наверное. Возможно. Вероятно. Скорее всего, не сам. Раз мама говорит, значит так и есть. Мамино сердце почуяло бы дурное. Маме надо верить. Да.
– Ты так и будешь весь день лежать? Совсем из дома не выходишь. Лето на дворе, а она сидит в четырех стенах.
Мама осаждала комнату дочери: за день уже сделала несколько заходов, несколько попыток выманить Катю хотя бы на кухню. А Кати ни для кого нет. Катя четвертый день сидит дома. Катя отключила телефон. Кате хочется слиться с обоями. Но у мамы выходной и огромный запас терпения.
– Иди голубцов хоть поешь. Как «не хочу»? Ты не заболела?
Спустя время она догадалась:
– Дочь, ты чего? С женихом, что ли, поругалась?
Катя согласилась на голубцы и заодно призналась маме, что да, с Нейтаном не все гладко. Мама первым делом поинтересовалась, не бил ли он Катю. Катя сказала, что ее – нет. Ну слава богу. У них там в Америке с этим все строго. И если что… Катя рассказала, что у Нейтана до этого две жены умерли. Одна – от загадочной болезни, другая – неизвестно от чего. Мама поохала: «Ужас какой», а следом: «Ну и что?» Как – что? Разве это не подозрительно?
– Ну всякое бывает, – объяснила мама. – Просто человеку не повезло.
– Это женам не повезло.
– А ты что думаешь? Вон у тети Леры…
Дальше была заслушанная-замусоленная история про печально известную тетю Леру с седьмого этажа и восьмерых ее мужей. Когда Кате впервые, еще в детстве, про тетю Леру рассказали, мужа было у нее всего два и оба – в могиле. Тетя Лера всю свою жизнь, с тех пор, как узнала про такую возможность, хотела выйти замуж. Соседки-старушки всем интересующимся рассказывали наперебой, как Лерка – лет десять ей было, козявка такая – выбегала во двор в белых тряпках и платках, мол, смотрите все, я в свадебном платье. Выбегала ловить себе жениха. Мальчишки от нее врассыпную, орали как дурные, обзывали ее паночкой и не хотели вступать с ней ни в какие отношения. Но это поначалу. Потом тетя Лера за одного из соседских пацанов – того, который орал громче всех и один раз бросил в нее горсть песка, – все же вышла. Когда Виталик сказал повзрослевшим пацанам, на ком хочет жениться, те поржали и напомнили ему, что она долбанутая, но это они, конечно, не подумав. Они просто не видели повзрослевшую Лерку. А когда увидели, им все сразу стало понятно, и не смеялся больше никто, а отдельные даже плакали. А месяца через три Лера вдруг овдовела. Аневризма молодого мужа не выдержала Лериной любви, лопнула в сто первую брачную ночь.
Лера горевала страшно. Вдовой быть еще невыносимее, чем незамужней. И то ли от злости на свою судьбу, то ли от слепой веры в нее Лере вскоре снова захотелось замуж. А потом снова и снова. Второй утонул, когда по пьяни на спор задумал переплыть реку в ботинках. По третьему проехался экскаватор. Четвертый отравился паленкой. Пятый случайно – именно что случайно, настаивала тетя Лера – выстрелил в себя из ружья. Шестому в драке расплющили жизненно важные органы. Седьмого укусила оса, он распух и перестал вмещать себя кислород для дыхания. Восьмой умер от старости и скуки. А девятого она еще пока не нашла. Ищет за пределами родного города, потому что здесь о ней идет дурная слава.
– И что ты думаешь? – повторила мама. – Лерка-то чем виновата? Значит, судьба. И у этого твоего
