ну что это за кожа! В таком виде она не сможет водить их повсюду и при этом изображать уверенность.
Тут к ней по кругу возвращается другая тревога. Что, если Роб расскажет про детей другим обитателям Волчьей Ямы? Те, кто помоложе, новички, воспримут это нормально. Им неизвестно ее родословное древо. Они не в курсе, что у нее нет никакой кузины.
А вот другие – Рут, мистер Бестилл, Айрис… Эти знают о ней все.
Вивасия стоит неподвижно, глубоко задумавшись, ищет и не находит выход из тупика.
В поселке тихо – полуденный перерыв, когда мужчины ушли на работу, женщины тренируются на тренажерах или делают протеиновые коктейли, а почтальон и молочник уже завершили утренний обход. Машины гольферов уехали и не вернутся в ближайшие несколько часов. Дождь так и идет. Уже не первую неделю. Этот год станет самым дождливым за всю историю наблюдений.
Вивасия пересекает кухню, тихонько открывает дверь и выходит наружу.
В тот самый момент, когда она смотрит на небо и думает, проглянет ли когда-нибудь солнце, ломаная линия вспыхивает на горизонте над полем.
Вслед за этим раздается не гром, как ожидает Вивасия, а душераздирающий вопль. Первая мысль – в кого-то ударила молния. Но это не крик боли. Это панический ужас. Вероятно, вспышка напугала кого-то, хотя непогода бушует с рассвета и с конца апреля, так что ненастье стало ощущаться как норма.
Наконец раскатисто гремит гром, мощные хлопки раздаются в облаках над самым домом.
Вивасия просовывает голову в дверь – проверяет, не забились ли дети под стол, но они в тех же позах, как она их и оставила. Только теперь проснулись, еще не особо понимают, что происходит, глаза мутные и усталые.
Дождь льет не переставая, косой, залетает брызгами в дом, кропит пол. Вивасия прикрывает дверь почти до конца, обрывая вновь раздавшийся крик.
На этот раз он длится и длится, этакий продолжительный вой. К нему присоединяется еще один вопль, мужской, и Вивасия понимает: случилось что-то ужасное.
Больше голосов слышится позади ее дома, на пространстве за ним. Слова-паразиты, какие редко услышишь в клетках Волчьей Ямы, обитатели которой слишком рафинированы. Восклицания «Боже!», «О бог мой!», «Нет!».
Этого достаточно, чтобы выгнать Вивасию на улицу, под дождь. Она опрометью бежит вниз своего сада и хватается руками за погнутую ограду.
Там – вдова Рут вместе с личным поваром кого-то из новых жильцов, то ли Колумом, то ли Калумом, то ли Колином. Они стоят на расстоянии вытянутой руки друг от друга рядом с наполовину ушедшими под землю кирпичами, которые отмечают место, где находится колодец Девы. Вивасия была возле него всего несколько часов назад и нашла детей, свернувшихся калачиками, будто спящие котята.
На мгновение ее сердце замирает. Абсурдная мысль: вдруг там остались еще дети, полдюжины братьев и сестер Розы и Далласа? Жадность, перемешанная с безумием, охватывает Вивасию. В голове вспыхивает картина будущего: во всех комнатах дома играют дети.
Молния вилкой ударяет в землю, прочищая и мысли Вивасии, и ее зрение.
Колодец Девы переполнен.
Такое случалось и раньше, но не при жизни Вивасии, по крайней мере, она ничего подобного не припоминает.
Во времена молодости ее бабушки по краю участка протекала река. С годами русло пересохло, и колодцем Девы перестали пользоваться. Он превратился в овеянную легендами достопримечательность, а не в нечто, имевшее реальное применение или назначение. Потом явились сотрудники муниципалитета и накрыли колодец крышкой.
Теперь крышка была не просто сдвинута, а сорвана и лежала сбоку, перевернутая, проеденная ржавчиной. Вода переливалась через край колодца и текла под уклон, к железной ограде Волчьей Ямы.
Хотя появление новой реки не повод для криков.
Их вызвал труп, извергнутый вместе с водой из колодца.
9. Вивасия – раньше
Хотя ребенок вышел из нее до срока, желание и необходимость иметь малыша не пропали.
Шрамы, оставленные той ночью, тоже никуда не делись. Воспоминания вспыхивали в памяти: попытки удержать ребенка внутри, вернуть его обратно – мысль противоестественная, безумие, порожденное горем.
Дом был пуст, и Вивасия тоже.
Она начала думать о других вариантах.
– Опекунство… – повторил за ней Чарльз так бесстрастно, что Вивасия не могла определить, отвращение это или заинтересованность.
– За это платят, – добавила она.
И почувствовала себя грязной, потому что использовала рекламный ход. Желания помочь попавшему в беду ребенку должно хватать. Но Вивасия знала, как много значат деньги для ее мужа.
– Сколько?
Она показала ему рекламные брошюрки, которые взяла в библиотеке.
– И это временно? – уточнил Чарльз. – Они приходят и уходят?
Вивасия кивнула.
– Иногда это просто передышка для родителей, – пояснила она. – Нечто вроде сиделки.
– И ты бросишь свою работу?
Еще один кивок.
– И будешь находиться дома, а не работать до упаду за копейки. – Он посмотрел ей в глаза. – Тобой пользуются там, на твоей работе. Ты позволяешь им издеваться над собой. Видела ты хоть раз, чтобы кто-нибудь пытался издеваться надо мной?
– О… Ну, я думаю…
– Ты позволяешь это, вот что хуже всего. – Чарльз раскрыл газету и отхлебнул из кружки чай.
Обсуждение закончилось. Вивасия не понимала, это было «да» или «нет».
Она отважно опустошила свой шкафчик и ящик стола на работе от купленных детских вещей и принесла их домой. Сложила стопкой в пристроенном к бойлеру шкафу для одежды, где их наверняка увидит Чарльз, когда откроет дверцу.
Он ничего не сказал. Вивасия приняла это за «да» и начала готовить документы.
За анкетами последовали собеседования, и Чарльз удивил Вивасию. Он показал, на что способен. Уговаривал, был внимателен, умен, сыпал шутками и успешно представил дом, где они жили, как потенциально тихую гавань.
Их первым приемным ребенком стал четырнадцатилетний подросток. Вивасия горестно убрала одежду для младенца и миленьких мишек вглубь шкафа, заменив их футбольными мячами, спортивными костюмами и футболками.
Элфи оказался таким… легким. Он был очарователен. Ему понравился Чарльз. Тот стал брать парнишку в гольф-клуб и на тренировочное поле. Купил набор клюшек для начинающих и несколько штук для себя. Взял у Вивасии банковскую карту, сказав ей, что она может отозвать ее из системы.
Вивасия не сказала ему, что, по ее мнению, это так не работает.
– Меня стали узнавать в гольф-клубе, – важно заявил ей Чарльз однажды вечером. – Они начинают понимать, что со мной нужно считаться. Я такой же, как они.
Он раздувался от гордости.
Для Чарльза это было важно – статус и все, что с ним связано. Он хотел, чтобы его признали влиятельным человеком или если не влиятельным, то,
