Ознакомительная версия. Доступно 38 страниц из 190
class="p1">— Нокс, — и комната погрузилась в темноту.
Остался единственный источник света — глаза Майкрофта. Его взгляд теперь светился, горел, и Гермиона не чувствовала уже, где заканчиваются ее обрывочные, разодранные в клочья силой обуревающих эмоций мысли, и где начинаются его. Она читала его мысли — потому что не могла не читать их, как не могла скрывать своих собственных. Но даже во благо всей Британии — магической ли, маггловской ли, — ни она, ни Майкрофт не смогли бы обнаружить в сознаниях друг друга ни единого государственного секрета.
Их там больше не было.
Были только они двое: два тела, два разума, два… да, в этом не было сомнений, два сердца, потому что сердце Майкрофта гулко колотилось совсем рядом с сердцем Гермионы.
Примечание: 1. Гермиона вспоминает Оскара Уайлда, сказавшего: «Женщины любят нас за наши недостатки. Если у нас их окажется достаточное количество, они готовы все нам простить, даже наш гигантский ум».
Глава двадцать девятая
Самое сложное при аппарации — сохранить ощущение целостности собственного тела. Это не то, что рассказывают на школьных занятиях, это приходит позднее, с опытом, и становится неотъемлемой частью любого перемещения. Гермиона никуда не аппарировала, и тем не менее, она дорого дала бы, чтобы ощутить вновь эту целостность, потому что она была разбита, раскромсана на множество мелких, блестящих осколков тончайшего стекла или, возможно, льда. Впрочем, все-таки, вероятнее, стекла — лед расплавился бы от окружающего жара, а она держалась — только дробилась раз за разом, раскалывалась снова и снова. Разумом она желала бы единства, но ее тело отчаянно жаждало быть разбитым, стертым, перестать существовать, раствориться, но не исчезнуть, а стать чем-то иным. Чем-то большим. Дыхание выравнивалось постепенно, сердце прекратило попытки вырваться из грудной клетки и забилось в привычном темпе. Легкие наполнял терпкий аромат мужского одеколона, смешанный с запахами пота, постельного белья и чего-то еще, на чем не хотелось концентрироваться. Глаза были закрыты. Гермиона не была уверена в том, что сумеет их когда-нибудь открыть, потому что это значило бы, что придется посмотреть Майкрофту в глаза, а она не чувствовала в себе достаточно смелости для этого. Возможно, аппарация — не худшая идея. Исчезнуть, оказаться у себя дома, и уже там, наедине позволить себе… расхохотаться, чтобы дать выход безумному восторгу, или разрыдаться, чтобы выплеснуть обуревающие эмоции. Жаль, не выйдет — иначе придется перемещаться вместе с Майкрофтом, а он едва ли это оценит. Гермиона чувствовала его руку под своей головой, ощущала тепло его тела сбоку. Слишком близко для аппарации. Малодушно захотелось уснуть. Утром ведь будет проще открыть глаза, правда? И будет, что сказать, если он останется рядом. Что-то вроде: «Доброе утро». Но по внутренним ощущениям, прошло не более полутора часов с того момента, как она переступила порог дома Холмса. А значит, время не больше половины шестого вечера. Рановато для сна. Сейчас «доброе утро» не скажешь. Майкрофт лежал рядом неподвижно и тоже молчал, и Гермионе пришла в голову мысль, что он, возможно, впервые в жизни тоже не знает, что сказать. Может, подбирает что-то, приличествующее случаю? Некстати вспомнилась его фраза про отношения, принявшие «менее формальный характер». Захохотать хотелось все сильнее. И, вместе с тем, ее захлестнуло желание укрыться одеялом с головой и совершенно осознанно, со вкусом начать отрицать происходящее. В конце концов, может, ей и не нужно ничего говорить? Рано или поздно Майкрофт подберет нужные слова, и тогда она сумеет подстроиться под его тон. Стоит только немного подождать. Подождать не удалось. Внезапно в жаркой тишине комнаты раздался чудный, посторонний звук — немелодичное навязчивое звяканье. Гермиона открыла глаза, дернулась — и увидела, как Майкрофт садится на постели и берет в руки телефон. Из динамика что-то затараторило, причем явно не на английском. Спина Майкрофта напряглась, и Гермионе подумалось, что это — самая укоряющая и недовольная происходящим спина, которую можно было бы себе вообразить. Она вся, от выступающего верхнего позвонка до едва различимой в темноте родинки под правой лопаткой, настолько ясно выражала глубокое недовольство своего владельца, что Гермионе стало неловко. Тем не менее, голос Майкрофта прозвучал достаточно спокойно, а Гермиона опознала язык — немецкий. Продолжая говорить по телефону, Майкрофт надел брюки, удивительным образом не помявшиеся, набросил рубашку, поднялся с постели, вдруг обернулся и произнес по-английски: — Гермиона… — она замерла, отчаянно радуясь, что успела укрыться одеялом, — я буду рад, если вы останетесь на завтрак. И вышел, продолжая разговор. Гермиона все-таки сделала то, о чем мечтала — накрылась одеялом с головой и почти на минуту отрубила все мысли, все намеки на внутренний диалог, пытаясь восстановить душевное равновесие и спокойствие. Окклюменция далась даже проще, чем обычно — потому что у нее сейчас не было мыслей, которые требовалось прятать. У нее вообще не было мыслей как таковых. Где-то на грани восприятия мелькали обрывки чувств: страхи, сомнения, с трудом отодвинутый в глубь подсознания флэшбек с Малфоем возле камина, целый ворох несвязных образов. Но сейчас они не имели над ней власти. Она отбросила одеяло, провела ладонями по лицу, прошептала: — Экскуро, — чувствуя, что даже без палочки заклинание сработало, тело обдала прохладная волна чистоты. Для другого заклинания палочка понадобится. «Я буду рад, если вы останетесь на завтрак». Эти слова вспыхнули в памяти Гермионы, рождая странные ощущения. И Гермиона не знала на них ответа — кроме, разве что, согласия остаться на завтрак, который будет только утром. По щелчку пальцев включился свет. Она оделась, провела рукой по взъерошенным волосам, но не предприняла ни единой попытки их уложить — проще было забрать палочку, и привести их в порядок заклинанием, разумеется. Подошла к книжным полкам, прочитала еще раз название на корешках, причем ее пальцы ненадолго замерли на томе Вергилия, но потом заскользили дальше. В спальне больше нечего было делать, но Гермиона все медлила. Наклонилась, подняла с пола галстучную булавку и рассмотрела. Она была золотой, с небольшим крокодилом сверху, несерьезная и не строгая. Конечно, нужно было просто выйти из комнаты, дойти до кабинета, взять палочку. Но Гермиона продолжала изучать булавку, а не будь ее, нашла бы себе, вероятно, другое занятие, лишь бы подольше оставаться здесь, за закрытой дверью. Чего она боялась? Мерлин, всего! Ее вновь одолевали сомнения. «Ну же, Грейнджер!» — одернула она себя, но это не помогло. Она отложила булавку на тумбочку и села на кровать, тяжело дыша. Мир покачивался, в ушах зашумело. То, что произошло, было логично и естественно.
Ознакомительная версия. Доступно 38 страниц из 190
