достал коробку с разным папиным барахлом, где, в том числе, был и налобный фонарь, который он брал для походов в лес на даче. В шкафу я нашел свои старые драные джинсы и кофту, в которой играл с ребятами во дворе. Испачкать все это было совершенно точно не жалко. Бабушка, когда увидела меня в этих лохмотьях, сказала, что в гроб краше кладут (в выражениях она никогда не стеснялась).
Собрав полную экипировку для предстоящего похода в аномальные зоны и встречи с пришельцами, я двинулся на кухню опустошать холодильник, выгреб оттуда нарезку карбонада, хлеб и несколько вареных яиц. Немного подумав, я еще добавил вакуумную упаковку сыра. Вдруг, кроме меня, будут еще голодные исследователи. Надо устанавливать дружеские контакты. А может, и пришельцы поживиться захотят.
Когда я уже утрамбовал в рюкзак почти все, что нужно было, неожиданно с работы пришел отец и заглянул в комнату.
— Привет, — привычно поздоровался он. — На экскурсию собираешься?
— Да, к диггерам, — буднично ответил я, как будто подобные вещи были для меня совершенной рутиной, вроде контрольной по математике.
— Окей, пойдем ужин греть, — кивнул отец и уже зашагал было на кухню, как вдруг замер, как вкопанный, а потом обернулся.
— К-каким диггерам? — заикаясь от волнения, спросил он.
— Экскурсия, историческая, — важно пояснил я, ожидая похвалы за любознательность и не понимая папиного удивления. В Неглинку, в коллектор. Там еще аномальные всякие зоны. И пришельцы встречаются.
— Какие пришельцы? — загрохотал отец, вырвал у меня из рук рюкзак и перетряс. Лохмотья вместе с сыром «Чеддер» и налобным фонарем вывалились на пол.
— Да там совершенно безопасно! — я наконец понял причину папиного возмущения и, как мог, пытался его успокоить. — Там опытный инструктор, Мирон…
— Какой Мирон? — папины децибелы уже достигли критической отметки. — Ты куда собрался?
Однако, видя мой расстроенный вид и дрожащие губы, отец быстро успокоился, взял меня за плечи, усадил на кровать и, стараясь изо всех сил подбирать цензурные выражения, объяснил, что может со мной случиться в коллекторе Неглинки. Как оказалось, застревание в лазе-шкуродере — это еще самое невинное, что со мной может случиться.
— Там метров пятьдесят, если не больше, тебе придется ползти по сырой земле, — рассказал отец. — А еще случаются завалы. Если повезет, приедут спасатели и вытащат. Через день или два.
— А если нет? — похолодел я. Встреча с аномальными зонами уже перестала мне казаться привлекательной.
— Значит, нет, — веско сказал отец. — Ну что, все еще хочешь идти? Тогда давай лучше сразу заранее позвоним спасателям. Хотя нет, дай-ка мне координаты этого самого Мирона, я ему позвоню и вставлю по первое число. Взрослые пусть маются этой дурью, если хотят, а детей впутывать нечего.
Естественно, я никуда не пошел. Да меня никто бы и не отпустил, разумеется.
Игру мы с папой купили тем же вечером и еще несколько недель с удовольствием в нее резались и с ним, и с дворовыми приятелями. В старых джинсах и кофте я пошел на следующий день играть в футбол с ребятами во двор в прекрасном настроении и забил противникам несколько голов, а провиант, который предназначался для похода, мы съели вместе с чаем. На этом и закончились мои попытки исследования потустороннего мира. Впрочем, о несостоявшейся карьере диггера я никогда не жалел. Заманчиво, конечно, но и программист — тоже неплохая профессия. И ползать по земле не надо.
— О чем задумался, детина? — Валька потряс меня за плечо. — Я оделся уже, а ты все в трусах сидишь. Давай, мыться, бриться и вперед!
Я встряхнул головой, возвращаясь в действительность. Да уж, пронесло меня тогда. Спасибо отцу, вовремя он пришел с работы. Я встал с кровати, которая опять жалобно заскрипела продавленными пружинами, оделся и потопал на завтрак вслед за Валькой. По дороге за стол вожатых я обратил внимание, что несколько ребят сидели с очень понурым лицом. В тарелки капали слезы.
— Что случилось? — обеспокоенно спросил я. — Буллинг, что ли, кто-то устроил?
— Что такое буллинг? — озадаченно ответил Валька вопросом на вопрос.
— Кого-то обижают? — поправился я. Разумеется, Валька, родившийся в 1966 году, и понятия не имел ни о каком буллинге. Хотя, конечно же, и тогда находились банды, любящие избрать себе жертву и превратить ее жизнь в ад.
— Да нет, скорее всего, — равнодушно пожал плечами товарищ. Я даже поразился его спокойной реакции. Валька был очень добродушным и и отзывчивым парнем и всегда приходил ко всем на помощь. Что с ним такое случилось? Равнодушно проходить мимо ревущего ребенка ему совершенно не свойственно. Я с некоторой неприязнью посмотрел на приятеля. Зачерствел, что ли, за пару лет, что мы не виделись?
— Да не смотри ты так на меня! — рассмеялся Валька, поняв причину моего недоброго взгляда. — Ничего страшного не произошло. Так всегда бывает. Я же не первый год вожатым езжу в лагерь. В первый день больше половины рыдает, назад просится, есть отказывается. Обычная реакция на незнакомую обстановку. Пройдет пара дней — и все забудется, потом уезжать не заходят. Помню, мне лет десять было, я тогда в первый раз поехал в лагерь. Ты знаешь, я не мамсик, обычный парень. А тут вдруг прямо вцепился в маму, когда она меня проводила и с другими родителями уезжала. Даже истерику устроил. В первый же вечер отправил маме домой письмо: «Забери меня, я больше не хочу тут оставаться! Пацаны — дебилы, вожатые — идиоты, еда отвратительная, все вокруг плохо!». Письмо дошло дня через четыре. Мама взяла билет на ближайший автобус и прямиком ко мне.
— А дальше? — спросил я с интересом. Мне было интересно все, что касалось лагерной жизни. Да и рассказывал Валька всегда с юмором, очень интересно и увлекательно.
— В общем, приезжает мама на проходную лагеря и прямиком к начальству. Так мол и так, обижают моего сыночку. Почему его плохо кормят? Почему вожатые придираются? Собрали аж целую комиссию и побежали меня вылавливать. Я к маме выбежал, чмокнул ее и назад — чемпионат лагеря по футболу начинался. А вечером — костер, дискотека, лагерные страшилки, конкурс самодеятельности. Видишь, я сначала тоже горевал, а потом постепенно начал втягиваться в лагерную жизнь. И забыл про свои страдания. Мама сначала жутко на меня была злая — я ее
