освобождении, даже сейчас.
Эрсерро скользит на кровать и заключает меня в объятия. Очень нежно он раздвигает мои ноги и проводит рукой по моему холмику.
Я стону от боли и желания, когда его пальцы касаются чувствительной плоти.
— Слишком много?
— Продолжай, — я уже покачиваю бедрами от его прикосновений, пока он делает медленные круги, собирая смазку из моей дырочки, чтобы потереть клитор.
Я сбилась со счета, сколько раз сегодня он заставил меня кончить. Каждый раз он, должно быть, был внимателен, потому что в мгновение ока снова доводит меня до грани.
Губы дразнят мою шею поцелуем, гораздо более нежным, чем я могла мечтать. Одна большая рука обхватывает и мнет мою грудь, в то время как другая легчайшими движениями касается клитора.
Мое тело сводит судорогой. Мышцы болят от чрезмерной нагрузки.
Я сжимаю его руку, дрожа от силы обжигающего удовольствия, которое ощущается как облегчение, когда все заканчивается.
— Вот так, цветочек. Этого достаточно? Мне продолжать?
— Нет. Этого достаточно, — выдыхаю я. Мое дыхание выравнивается, когда я успокаиваюсь.
Эрсерро снова вздыхает и убирает волосы с моего вспотевшего лба.
— Пожалуйста, прости меня. Я абсолютно не хотел этого.
Я прижимаюсь к нему, позволяя ему держать меня, как куклу. У меня нет сил ни на что большее. Он не в первый раз просит у меня прощения. Сначала я неохотно прощала его, но чем дольше он заботится обо мне, тем больше я забываю, из-за чего, собственно, злилась.
— Все в порядке, — бормочу я. Мои веки снова тяжелеют.
Он укладывает меня на бок и сворачивается вокруг меня. Мне нравится ощущение его прохладной силы позади, прижимающей меня к себе.
— Все еще хотела бы увидеть твои глаза, — говорю я ему, когда мои собственные закрываются.
Эрсерро стонет.
— Проси меня о чем угодно, только не об этом. Я бы отдал все, чтобы тебе стало лучше, но не это, цветочек.
Я хочу ответить, но не могу собраться с силами. Вместо этого я засыпаю в его объятиях, моя киска все еще трепещет после оргазма. Мне снятся серо-стальные глаза, которые, кажется, вмещают в свои глубины весь мир.
Меня будит Эрсерро, гладя по лицу и тихо зовя по имени.
— Тэмсин, пора просыпаться.
Я стону.
— Почему?
Он хихикает.
— Потому что твоему телу нужна еда. Действие яда должно уже закончиться.
— Не хочу, — я шарю на ощупь, пока не нахожу одеяло и натягиваю его на голову.
— О нет, ты не понимаешь, — толстый хвост проскальзывает под одеяла, и они откидываются, снова впуская яркий дневной свет.
— Который час?
— Полдень. Вторник.
— Вторник, — я моргаю, сажусь и тру глаза. — Но ведь было воскресенье.
— Да, — выражение, которым он одаривает меня, такой печальный, что даже не видя его глаз, я не могу сдержать улыбку.
— Ну, я полагаю, твоим наказанием было присматривать за мной в течение двух дней.
Выражение его лица — насколько я могу видеть — становится очень серьезным.
— Это был мой долг, после того, что я сделал. И… — он делает паузу.
— Что?
— …и мое удовольствие. Хотя мне следовало бы больше стыдиться этого.
Я собираюсь ответить, когда кое-что приходит мне в голову.
— Мисси! Моя кошка! О нет!
Эрсерро кашляет.
— Об этом я тоже позаботился.
Я хмурюсь.
— Позаботился? Как?
— Я взял ключи из твоей сумочки и послал сотрудника в твою квартиру.
Я качаю головой.
— Я даже не буду спрашивать, как ты узнал, где я живу, но спасибо тебе. Я рада, что ты подумал об этом.
Еще одна пауза. Он вздыхает.
— Мне не следовало этого делать.
— Ну, если бы ты этого не сделал, я не знаю, была бы Мисси в порядке. Кто-нибудь менял ее лоток? Они…
— Мне не следовало кусать тебя. Или заставлять тебя чувствовать себя объектом. Игрушкой.
— О, — я останавливаю себя на полуслове. — Эрсерро, правда, я…
— Я хочу тебе кое-что показать. Когда ты почувствуешь себя лучше.
Я вглядываюсь в его лицо, безуспешно пытаясь разглядеть его глаза за очками.
— Что?
— Будет лучше, если я покажу тебе. Ты можешь ходить?
— Конечно, я могу ходить, — я свешиваю ноги с кровати и пытаюсь небрежно встать. К счастью, Эрсерро подхватывает меня, прежде чем я падаю на пол. — Ладно, может, и нет.
Он наклоняется и подхватывает меня на руки.
— Тогда позволь мне.
Он выносит меня из гостевых апартаментов, и через просторную кухню мы проходим к задней двери и выходим на небольшую тропинку, ведущую вниз по склону. Вместо ступенек пандус ведет к двери, вырубленной в холме. Когда Эрсерро открывает ее, ему приходится пригнуть голову.
Воздух в подвале мгновенно становится прохладнее, сразу чувствуется изменение температуры. Когда я смотрю на его лицо, челюсть Эрсерро напряжена, и, возможно, это мое воображение, но его движения кажутся более скованными, чем несколько мгновений назад. Я остаюсь в недоумении: это просто от холода или что-то еще здесь, внизу, заставляет его напрячься.
Он ведет меня мимо высокотехнологичных винных шкафов, забитых бутылками, и полок с выдержанными сырами. Это странно. Его дом, кажется, приспособлен для проведения грандиозных вечеринок или большой семьи, но я видела здесь никого, кроме него. Даже тот персонал, о котором он упоминал.
В глубине подвала мерцает потолочный светильник. Эрсерро ставит меня на ноги, придерживая за руку, пока я не обретаю равновесие. Я вглядываюсь в темноту и ахаю, когда различаю человеческое лицо, смотрящее на меня в ответ.
— Бояться нечего, — голос Эрсерро тих, и его нежность немного замедляет бешеное биение моего сердца. — Во всяком случае, не стоит бояться его.
Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, о чем он говорит.
Эрсерро не смотрит на меня. Вместо этого он смотрит в полутемный угол подвала, откуда на нас смотрит невероятно реалистичная статуя.
— Что это? Что он здесь делает?
Наступает долгая пауза. Эрсерро, кажется, с чем-то борется.
Наконец он говорит:
— Это мой… был мой друг. Полагаю, мой любовник. Пока я не сделал с ним это.
Я подхожу на шаг ближе. Неудивительно, что статуя такая реалистичная. Это буквально молодой человек, застывший в твердом камне. Его лицо красивое и моложавое, губы приоткрыты, как будто он собирается заговорить.
— Как его звали? — мне очень хочется протянуть руку и прикоснуться к нему, но я не уверена, стоит ли.
— Беллус.
Я протягиваю к нему руку, желая узнать больше.
— Ты можешь прикоснуться к нему, если хочешь, — голос Эрсерро мрачнее, чем я когда-либо слышала. — Что бы ты ни делала, теперь для него ничего не имеет значения.
Вместо того, чтобы прикоснуться к Беллусу, я
