детей?
Высоцкий каждый день ходит по краю. Он спасает жизни, выдергивает деток из цепких лап старухи с косой и не позволяет ей забрать их.
Леша — самый настоящий герой.
— Может быть, хочешь чаю? — предлагаю единственное, что могу. Глупо, конечно. Но другого нет.
Очень хочу помочь ему. Поддержать, прижать сил. Леша не чужой для меня человек, он отец моего сына и любимый мужчина.
Пусть прошло несколько лет после нашего расставания. Пусть он женат. Я не собираюсь рушить их с Лизой семью и вставать между ними.
Просто хочу его сейчас поддержать.
Как смогу.
— Боюсь, чай мне сейчас не поможет, — произносит устало. — Ничего крепче тоже нельзя, — добавляет, словно прочитав мои мысли. Ухмыляется. — Маш, ложись спать, — показывает на кровать.
И тут до меня доходит. Вдруг понимаю, чем смогу ему помочь!
— Только после тебя, — лукаво улыбаюсь мужчине. Киваю на кровать.
— Мне в ординаторскую нужно, — неубедительно пытается отвертеться. Но от меня так просто не уйти.
— Тебе нужно поспать, — заявляю со всей категоричностью, на которую только способна. — Здесь уж точно никто просто так дергать не станет.
— Дело не в этом, — серьезно смотрит на меня.
— А в чем? — спрашиваю в лоб. — Не переживай, приставать к тебе не стану, — заверяю полушутя.
— Ты-то не станешь, а вот я за себя не ручаюсь. — Тон серьезный, а в глазах смешинки. Напряжение, что было при первой нашей встрече, прошло.
— Леша, ты глубоко женатый человек, — напоминаю ему. — И слишком порядочный, чтобы вот так с ходу изменить своей супруге с бывшей. Или я не права? — игриво спрашиваю. И снова жалею. За свой вопрос.
Зря. Лучше б молчала.
— Об этом мы с тобой позже поговорим. — Леша одаривает меня строгим взглядом и уходит от прямого ответа.
— Мы с тобой об этом в принципе разговаривать не станем, — отрезаю. Не хочу ничего знать про его семейную жизнь.
Лизка добилась своего, она смогла меня перехитрить, заставить подумать о Высоцком плохо, а затем очень быстро привела в жизнь свой план. Вышла за Лешу замуж.
Мне до сих пор больно и стыдно, что я ей поверила. Внутри все горит, стоит только вспомнить себя тогда.
Нет. Я не готова к откровенному разговору.
Жаль, что оттягивать признание про Леву больше нельзя. Он его сын, и Леша заслуживает знать это.
— Ну так что? — не унимаюсь. — Ложись, поспи хотя бы минут тридцать, — прошу Высоцкого. — Если что, сразу же разбужу.
Он внимательно смотрит на меня. Не моргает.
— Скажи, почему ты тогда решила, что нам нужно расстаться? — задает вопрос, на который мне даже самой себе ответить стыдно. Не говоря уже про него.
— Леш, пожалуйста, — прошу. Но он остается непоколебимым.
— Нет, Маш, — совершенно серьезно говорит и смотрит мне прямо в глаза. — Однажды я уже позволил тебе уйти от ответа. Потом горько пожалел. Сейчас я не успокоюсь, пока ответ не получу.
Сжимаюсь под его пристальным взглядом. Прятаться и убегать нет никакого смысла. Он смотрит на меня в упор.
— Леша, — выдыхаю.
— Нет, Маша, — отрицательно качает головой. — Почему? — впивается взглядом.
Даже сейчас, когда он едва держится на ногах от усталости, когда каждая свободная минута на вес золота, он продолжает добиваться того, что должен был узнать несколько лет назад.
— Потому что я дурой была, Леш, — заявляю с жаром. — Самой настоящей дурой! — говорю со слезами в голосе. — Поверила Лизке, а она тебя увела.
От моих слов взгляд Леши становится очень тяжелым. Лицо темнее тучи, энергия такая, что хочется убежать и спрятаться. Сейчас начнется ураган!
В палате повисает зловещая тишина. Как перед бурей.
— В смысле поверила Лизе? — безотрывно смотрит на меня. В голосе появляются рычащие нотки.
Сжимаюсь в тугой комок и не дышу.
Хочу провалиться сквозь землю. Честно!
Но отвертеться не получится. Пора признаваться. Потому что Леша заслуживает знать правду о сыне.
— Твоя жена заверила, что ты мне изменяешь, — говорю то, о чем желала бы забыть раз и навсегда.
Дурой я была тогда. Самой настоящей тупицей!
Но кто ж знал, что желая добиться своего, люди порой идут на чудовищную ложь. Лицемеры!
— Она сказала мне время и место, куда прийти, — продолжаю.
— И ты поверила? — Высоцкий щурится. На лице застыла непроницаемая маска.
— Не сразу, — поджимаю губы. Опускаю глаза. Стыдно на Лешу смотреть.
— Поверила, значит, — произносит негромко.
В голосе столько разочарования, что я не выдерживаю. Горечь затопляет сердце, слезы начинают литься из глаз.
— Леша, я была самой настоящей дурой, — продолжаю плача.
Не хочу, чтобы он думал, что мне все равно. Пусть видит мое раскаяние. Понимает, что я сожалею.
Потому что я во всем виновата.
Только лишь я.
— Понимаешь, она раз ко мне пришла и рассказала, — набираюсь храбрости и поднимаю глаза. Смотрю на мужчину. Сердце от страха и стыда готово сначала сжаться, а потом и вовсе сгореть. — Я ее выгнала, — вспоминаю. Горечь затопляет. — Второй раз она пришла с фотками. Но я даже смотреть их не стала, тоже ее прогнала. Но когда мне уже в третий раз про твою измену начала говорить наша с Лизой общая подруга, то тут я засомневалась. Потому что ладно она, но Татка…
— А Татка скажет все, что Лизка захочет, — добавляет безжалостно Леша. — Или ты этого не знала? — сурово смотрит на меня.
— Тогда не знала, — вздыхаю печально.
— Дура ты, Машка, — констатирует Леша. — Самая настоящая дура.
Закрываю лицо руками, прячусь в ладонях. Не выдерживаю прямой мужской взгляд.
Глава 20. Леша
Засыпаю в тот же миг, как только голова касается подушки. Сквозь сон крепче, чем нужно, прижимаю к себе Машу.
Она не сопротивляется. Удивительно.
Расслабляюсь и проваливаюсь в столь желанный и долгожданный сон. Жаль, у меня нет ни сил, ни времени насладиться нашей с Шумихиной близостью.
Сотовый на звуке, если будет экстренный случай, то мне обязательно позвонят. Сейчас же я вполне имею право «потеряться» минут на сорок.
— Сладких снов, Маш, — произношу, едва двигая языком. Я устал настолько, что едва себя контролирую.
— Спокойной ночи, Леша, — летит в ответ.
Слух режет «спокойной», все будет не так. Никогда нельзя медикам желать спокойствия.
Но я устал так сильно, что на предрассудки плевать. Обнимая Машу, закрываю глаза и позволяю себе отключиться.
Буду нужен, мне позвонят. Я услышу.
— Леша! Леша! Проснись! — Маша настойчиво трясет меня за плечо.
Понимаю, что нужно проснуться, но сделать этого не могу. Тело наотрез отказывается выныривать из забытья.
Мне приходится собрать всю силу воли в кулак, чтобы открыть глаза. Делаю это.
С трудом возвращаюсь
