Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
к нарастающему гулу.
– Ага,– радостно резюмировал он,– самолеты полетели «Хезболлу» бомбить. Трах-трах-трах… Я тоже буду летчиком.
Люба чуть не заплакала. Он, Вовка, с ней, смешно гримасничает и хочет бомбить «Хезболлу». Маленький защитник Отечества.
– Иди ко мне, сынок,– позвала она.
Вовка моментально перекатился к ней. Она поцеловала все семь его веснушек.
– Не бойся снов,– серьезно сказал он,– я с тобой, и папа. И ты уже большая.
– Конечно, Володенька,– пообещала Люба,– раз ты со мной, мне плохие сны больше не будут сниться.
– А покачай меня как маленького,– попросил Вовка, – а то скоро будет у тебя другой ребеночек. И ты меня больше никогда качать не будешь.
– Буду, – сказала Люба, – если ты попросишь.
– Нет,– заупрямился Вовка,– я потом не попрошу. Мне уже скоро шесть с половиной лет.
Люба обняла его и запела:
Спи, мой мальчик, спи, сыночек,
Звезды за окном,
С каждой звездочки нам машет
Добрый старый гном.
Утром гномик спать ложится,
Мы с тобой встаем,
Сразу выглянем в окошко,
Солнышко найдем…
Вовка закрыл глаза от удовольствия. Он не спал, но старательно жмурился – уж очень хотелось дослушать мамину колыбельную.
На войне как на войне
Она подошла и плюнула ему в лицо… Фридрих даже растерялся. Никогда не ожидаешь такого. Да и врезать ей он не мог. Не та ситуация теперь.
Он наконец дождался перерыва на обед. Вроде кормят их, но он все равно постоянно голодный. Нужно привыкать, не до роскошества нынче. Раньше еды было вдоволь, водки тоже. Не пьющий был Фридрих, но на войне как на войне, все пьют.
Когда она подошла к нему, он как раз доедал кусок хлеба с сахаром. Фридрих всегда носил в солонке немного сахара. Просто не мог не закусить чем-то сладким – привычка, годами выработанная.
Говорят, пекари и кондитеры не любят сладостей. Наверное, Фридрих исключение. Те, что не любят, душу в свою работу не вкладывают. А как не попробовать то, что испек? Его ванильные с корицей булочки на весь район славились. А пышки, а рулеты с кремом… Так бы дальше и пек, но война…
Правильнее было его на фронте к кухне приставить, но нет, отправили на передовую, у войны свои законы, с ними не поспоришь.
Фридрих вытер лицо и мрачно сосредоточился на своих мыслях. Когда его взяли в плен, сильно били. Солдат один, сам недоросток, а лупил больно и приговаривал что-то. Фридрих тогда русский язык почти не понимал. А сейчас, в плену да на стройке, уже схватывает слова…
Но она ничего не сказала. Посмотрела на него, плюнула в лицо и ушла. И глаза злющие у этой девчонки. Словно убить его собиралась.
Красивые глаза, кстати. Он успел рассмотреть. Ему хорошенькие девушки всегда нравились. И женился он на красавице. Только малыш родился, наследник, а тут война. Растет парень без отца, как же тяжело бедной Анне его поднимать и пекарней самой заниматься! Так и красоту всю растеряет. Раньше он письма из дома получал и фотографии, как Хенрик растет. От одной фотографии не мог оторваться, там малышу годик, и четыре зуба у него. Анна писала, что тяжело режутся зубки. Но красавец он писаный, в мамину породу, светлоглазый, светловолосый. А у Фридриха рыжие волосы. Сколько он от этого в детстве натерпелся! Но ничего, зато женился на красавице.
А эта пигалица черноглазая плюнула ему прямо в лицо. Наверное, лет семнадцать ей, не больше. Такие времена теперь, каждый может топтать его, оскорблять, плевать в него. Молчать надо и работать.
Сколько развалин вокруг, как это все поднимать? Ну вот, нашли себе дармовую силу, отправили их отстраивать город. Конечно, лучше, чем во рву лежать, как многие его друзья. А Ганса, его соседа, пристрелили, когда в плен брали. Он уже был безоружный, а какой-то лейтенант по нему – очередь из автомата. Жестокость это – безоружного человека убивать. И не вернется Ганс домой. А как мечтал! Там невеста у него осталась. Обещала ждать, не дождется теперь.
На стройке Фридрих научился малярничать, с этим тоже повезло, меньше тяжестей надо поднимать, но одна только мысль в голове: уехать из этого проклятого города. Домой бы, к Анне…
Он уже был здесь в начале войны. Тогда все было иначе, победителей не судят, а они так красиво вошли и двигались по главной улице, она Крещатиком называется. Город, кстати, ничего, большой, зеленый, речка есть. Фридрих даже пару раз в свободное время ходил рыбу ловить, увлечение детства, отец всегда брал его на рыбалку. Как там родители?.. Кто знает, пережили они налеты авиации или под развалинами лежат бедные его старики.
Нет, конечно, жаль, что не послали его на кухню, там бы себе тихо и работал. Но в его дивизии пекари были не нужны. А что Фридрих? Маленький человек – куда послали, туда пошел. Что сказали делать, то делает. На войне как на войне.
А девчонка эта ему напомнила другую… Только той давно уже нет. Он тогда достреливал их, евреев, во рву. Можно сказать, тоже повезло, потому что стрелять труднее, живые существа все-таки перед тобой стоят, хоть и евреи. А он достреливал тех, кто в яр упал и шевелился еще. Так было велено, чтобы не выползли. Но для себя он решил, что вроде облегчение им приносит, чтобы зря не мучились.
И ту девочку застрелил. Она на спине лежала, глаза открыты. Как-то странно упала в ров, глаза на пол-лица, он подумал, мертвая, но девчонка шевелилась еще, и пришлось пулю пустить.
Он потом метко это делал. Даже малышей достреливал, хоть указание было пули зря не тратить, эти не выползут. Но жалко их, видишь, что еще тельце дергается. Мать одна орала так, что уши пришлось затыкать. Нет, там все орали, понятное дело. У той просто близнецы были на руках, поэтому ему запомнилась.
За два-три дня они все закончили. Стало тише, а то голова трещала каждый вечер после этих расстрелов. Но что поделаешь, на войне как на войне.
…А Фридрих всегда мечтал о близнецах. Может, еще повезет, вернется домой, и Анна ему подарит двух парней сразу. Или даже девчонок, пусть и матери радость будет – банты им завязывать.
Он спрятал солонку в карман, собрал хлебные крошки с ладони и с удовольствием бросил их в рот.
Туфельки цвета бронзы
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
