мы сейчас о других графах говорим, о математических. А в математике это, как бы проще сказать, это как острова и мосты между ними. У графа есть «вершины» — это острова. И мосты — это «рёбра». Когда два острова соединены мостом, такие острова называются «связными».
— Но у нас тут островов нет,— заметил дядя Фёдор.
— Угу,— кивнул кот,— зато у нас тут есть почтальон.
— А он остров или мост?
— Почтальон у нас — заноза в заднице. Потому что почтальон у нас есть, а почты у нас нет. Мы сколько раз деревню обошли вдоль и поперёк? Нет у нас ни почты, ни сельсовета, ни даже сельпо. Одни дома жилые.
— И в самом деле,— задумался дядя Фёдор,— неправильно это.
— Вот именно,— кивнул Меланхтон, сын Мелхесиаха,— поэтому я взял бечёвку и замерил длины улиц.
Тут кот прочертил несколько параллельных линий по бумаге.
— Вот Речная улица, вот улица Центральная, а вот Солнечная. Они все идут к реке. И Центральная улица почти в два раза короче, хотя начинаются они на одной линии, и заканчиваются тоже примерно на одной. Река, конечно, не ровная, но настолько она не изгибается.
— Неправильно это,— кивнул дядя Фёдор.
— То же самое с поперечными улицами. Вот 1-я Продольная, вот вторая, а вот третья. И вторая улица тоже короче почти в два раза.
— Так что это значит?
— Что топологическая связность местности нарушена. Кто-то или что-то выкусило центр деревни.
— Насовсем?
— Насовсем нельзя. Это место не уничтожено. Его заперли.
В это время человек с сабельным шрамом на лице шёл по улице Центральной. Глаза его, как глаза слепого человека, не видели ничего вокруг. Он шёл вперёд, не глядя по сторонам и не оглядываясь.
Он шёл, пока деревня не кончилась. И после этого он прошагал ещё немного, пока наконец не остановился.
— Марфа!— позвал он,— Марфуша, выходи!
Никто не отозвался.
— Марфа, выходи! Не заставляй призывать тебя, сама знаешь, это неприятно.
Поднялся ветер. Вот только был солнечный день, а вот небо заволокли тучи и оно стало похоже на стёганое одеяло.
Задрожала почва под ногами.
Встала перед профессором земляная баба.
— Зачем ты пришёл сюда?— пророкотала она и косточки в её чреве развернулись к профессору острыми концами.
— За тем единственным, за чем я мог сюда прийти, Марфуша,— грустно сказал профессор,— сама знаешь, почему ты здесь.
— Не дам!— прошипела баба,— Моё!
— Нет,— грустно покачал головой профессор Сёмин,— Не твоё и никогда твоим не было. Так, отдано тебе на сохранение.
— Давай тогда достойную плату,— пророкотала земляная баба,— дорогую вещь ты у меня просишь.
— Ты была дурочкой, дурочкой и осталась, Марья, дочь Василия Кривого,— холодно ответил человек с сабельным шрамом,— Слушай. Слушай, потому что это я тебе говорю. Ты, проданная за худую корову, испорченная Гришкой Скоробогатым, убитая в ту же ночь и брошенная на болоте, проклятая и не отпетая. Я вернулся с того берега и мне нужно то, что принадлежит мне по праву. Всё, что я тебе могу оставить — это твою власть, настолько и насколько её тебе хватит. Остальное — не моё чтобы дать, и не твоё, чтобы взять.
— Тогда ты сейчас отправишься на тот берег. И уже не вернёшься,— раскатистым рыком проговорили в чреве земляной бабы камни и кости.
Она замахнулась. Землёй и небом разом, захватив костяной горстью тусклое солнце и разномастные облака.
Профессор Сёмин сделал один шаг. Вперёд. И выбросил перед собой сжатые щёпотью пальцы. Рука его прошла в грудь земляной бабы по локоть.
— Я пришёл за тем, что не твоё,— сказал он, будто извиняясь.
— Зачем?— горько спросила та.
Заморосило. С неба капали солёные капли, словно бабьи слёзы.
— Затем…— грустно усмехнулся человек со шрамом,— что больше мне ничего не остаётся. Здесь скоро не останется никого. Ни тебя, ни меня… Так надо. Прости, Марфа, дочь Василия. И отца своего прости. То был худой год после худого года, он ничего больше не мог сделать.
Профессор выдернул руку. В кулаке его был зажат большой латунный ключ.
— Я знаю,— прозвучало в ответ.
Высохшая земля осыпалась. Падали на землю кости и камни.
— Хорошо,— прошептал профессор Сёмин,— Уходи. За рекой тебя ждёт покой. Здесь покоя не будет никому.
— Мальчишку не трогай,— чуть слышно раздалось из запыленного воздуха.
— Как получится,— пожал плечами Иван Трофимович,— как получится.
Дядя Фёдор шёл по Центральной улице. По левую его руку был кот Матроскин. По правую руку был пёс Шарик.
Тяжело и зло они шли.
Посередине улицы стоял почтальон Печкин.
— Что-то вы, граждане, с нехорошими намерениями шагаете,— сказал он.
— А как ты думаешь?— оскалился Матроскин,— Где тут нулевой километр.
— Здесь… — пожал плечами почтальон,— где-то. Всё что найдёте — всё ваше.
— Мы ведь по-хорошему спрашиваем!— серьёзно сказал кот,— что ты здесь от нас прячешь?
— Я здесь от вас,— рассмеялся Печкин,— ничего не прячу. Я здесь вас прячу. От того, кого вы так хотите найти. А ты, Матроскин, так заврался, что уже сам не помнишь, что такое правда. Так что давай-ка ты скажешь мальцу, зачем он здесь оказался.
— О чём он говорит?— спросил дядя Фёдор.
— О том, мальчик,— пояснил почтальон,— что кот здесь был задолго до тебя. И пёс тоже. И оба они видели правду, и как минимум один из них её помнит. Замыкание Макондо, знаешь ли. Есть вход — нет выхода. Они тебя специально сюда притащили, а почему они это сделали — спрашивай у них.
— Кот?— сердито спросил дядя Фёдор.
— Что сразу кот?— ощерился Матроскин,— Ты, дядя Фёдор, выбирай, кому здесь верить. Я, пока что, твою шкуру здесь спасал.
— А я твою шкуру здесь под угрозу не ставил,— отвечал Печкин,— А эти твари больше ничем не занимались, кроме как попытками тебя угробить. Вот можно подумать, что это я тебя заставил с Марфой торговаться?
— С кем?— поинтересовался дядя Фёдор.
— С земляной бабой. И с Лешим,— почти прокричал почтальон,— между прочим, они от взрослых людей даже костей не
