на другой бок: с кем я столкнусь, с двумя созданьями, в которых разум затмил чувство природы.38
Оценки и суждения Сюзанны характеризуют ее, как человека, стоящего на определенных позициях фатальной непреодолимости природных задатков. Писателю 47 лет, когда он пишет это произведение. Его система социально-эстетических взглядов уже сложилась. Дидро идеализирует героев третьего сословия и сентиментальную дидактичность, звучащую в этом и других его произведениях. Многие современники нашли этот роман безнравственным. До начала XX века (пятидесятые годы) он был в списке запрещенных Ватиканом книг.
Законодатель вкусов и наставник детей монархов Лагарп верно ощутил Дидро как противника ряда церковных установлений, но и он нашел в Монахине несколько блестящих и трогательных страниц. Менее искушенные читатели-современники, когда им последовательно присылали отдельные части книги Монахиня принимали ее рассказы за неподдельные письма-рассказы и готовили деньги, чтобы девушку из монастыря освободить.
Этот момент хотелось бы специально подчеркнуть. В восемнадцатом веке значительное число произведений написано исключительно в эпистолярной форме, и даже те произведения, которые сочинены не в письмах, производят впечатление таковых. Дело не в том, что художественное произведение эпохи, желавшее произвести впечатление достоверности специально рубилось на куски и отдельные эпизоды обозначались точными датами. В жанре эпистолярного романа блистали многие женщины. Они проявляли ум, тонкость и чувствительность, анализируя свою любовь и запечатлевая эти анализы на бумаге, заставляя таким образом, себя слушать и слышать, Назовем несколько имен: Клодина де Тексен (1682–1749), Франсуаза де Графиньи (1695–1758); Мари-Жанна де Рикобони (1713–1792).39
Жанна де Тексен держала свой салон. Среди ее друзей философ Мармонтель, писатель аббат Прево и другие. Ее светские, но очень духовные собрания называли заседаниями «бюро ума». В восемнадцатом веке салоны — это медиатор распространения литературы среди читателей. Конечно, к началу восемнадцатого столетия уже настало время относительно широкой публикации разнообразных книг. Издательства существуют, но существует и строгая цензура, поэтому книги чем-либо эту цензуру не устраивающие, авторы печатают в Швейцарии или Нидерландах. Все писатели, а среди них нет профессионалов, т. е авторов, живущих только за счет публикации своих книг, в основном. Это путешественники и космополиты. Пишущие в восемнадцатом веке французы часто— англофилы. В Англии уже давно проартикулировано то, что только собираются сформулировать французы. Их революция с ее сменой монархического дискурса на буржуазный уже в прошлом. Не приходится удивляться обилию книг и рукописей для домашнего пользования, для чтения в узком кругу, в первую очередь в салонах, где возможно и их обсуждение. Есть в Париже в этот период и литературное кафе «Прокоп», где собирается более демократическая аудитория. В кафе и салонах бывают иностранцы, с которыми иногда полемизируют, но чаще соглашаются. Именно в таких местах звучит свободная метафорическая речь, можно следить за блистательными поворотами беседы и игрой ума. Это особенный вид интеллектуальной коммуникации своего времени, своей эпохи. Дидро как мастер диалога владеет им безупречно.
Диалогическое произведение речи считается состоящим из одного текста, хотя оно неоднородно и состоит из чередующихся речевых произведений участников диалога таков, например, Племянник Рамо, временное единство которого остается под вопросом. У диалога нельзя оторвать одно речевое произведение, он будет неполным. Монахиня не написана в форме сократического диалога, где есть только два лица, но в ней много диалогов внутри, и она находится в постоянном диалоге с читателем.
Согласно типологии художественных текстов В. П. Белянина40текст Монахини Дидро можно было бы отнести к так называемым простым или жестоким текстам. Поступки и мысли главной героини противопоставляются другим персонажам и их поведению, которые ей мешают. Семантика такого произведения определяется наличием оппозиции я и враг. Положительный герой в данном случае героиня характеризуется как простая обычная, а ее враги как знающие, наблюдающие, чужие. Простой — это человек искренний и простодушный, неглупый, хотя «академий не кончал». Это естественный человек.
С точки зрения риторики, речевое произведение Дидро принадлежит своему веку, противостоящему излишнему рационализму предшествующего. В мыслях своих люди этой эпохи, хотя и стремятся свои идеи сделать доступными большинству, существуют достаточно герметично, изолированно от широких масс. Салонный дух, политическая лексика, религиозные обряды и обряды франкмасонов, экспансия эзотерики последних — все это присутствует в их изложениях. Однако проза— это не сценическое произведение, вроде «Свадьбы Фигаро», например, которое пишется для того, чтобы завтра быть у всех на устах. Проза Дидро— это текст для размышления, часто пародия или парабола, то есть притча, назидание. Восемнадцатый век дидактичен. Он увещевает, заставляет задуматься над противостоянием порока и добродетели и над положением женщины также. И идеи эти пришли из английских романов Ричардсона и др., именно поэтому я называю дискурс романа Дидро Монахиня феминистским. Женщина, внутренний монолог которой имитирует Дидро, пытается отстоять свое право на жизнь, на возможность не быть отторгнутой тем миром, в котором ей судьбой назначено жить.
Итак речь Сюзанны Симонен — это не женская речь, это речь мужчины, имитирующего женское высказывание, именно поэтому писатель в соответствии с духом времени пускается в авантюру, которой является литературная игра. Сама по себе литературная мистификация — это существенная черта эпохи Просвещения. В романе мистифицируется все, что героиня видит вокруг себя и делается это ради произнесения высоких идей свободы, равенства и братства. В ход пускаются философия рационализма и относительности в этом мире всего и вся. Человек со старыми понятиями и представлениями о мировом порядке с удивлением узнает, что оказывается, знакомый ему язык обслуживает и новый миропорядок, однако у слов появляются новые оттенки значение.
Язык — пространство символического освоения мира. Субъект высказывания через свой язык переживает свое отношение к тем, кто рядом с ним, пользуясь тем же языком. Об этом эксплицитно говорит само словоупотребление. Извлекая из социальной общности свои личностные характеристики, он вкладывает самого себя в язык, лежащий в основе общности.
Присвоить тексту Автора (в данном случае, Сюзанне Симонен), по мнению Ролана Барта, значит наделить текст окончательным значением, замкнуть письмо, в то время как фокусом всего является Читатель (Просвещаемые), то пространство, где запечатлеваются все до единой цитаты, из которых слагается письмо, текст обретает единство не в происхождении своем, а в предназначении (рождение читателя приходится оплакивать смертью Автора.)41
Это парадоксальное суждение Ролана Барта сродни тем парадоксальным идеям, которые высказывал Дидро в Письме слепым, написанном в назидание для зрячих и в Парадоксе об актере, где он, в частности, говорил о диалоге «В великой комедии мира, к которой я всегда возвращаюсь, все горячие души занимают сцену, все гениальные сидят в партере. На сцене личность принимает некую вынужденную навязанную
