ей позу, Сидящий в партере вправе решать, верит он увиденному или нет»42.
Сценой, где мы наблюдаем застывшую жизнь, становится история Сюзанны Симонен, у которой были реальные прототипы. Гениальная личность, сидящая в партере— это художник-режиссер. Понятие автор романа всегда неоднозначно. В данном случае мы имеем в виду под этим именем автора произведения (реализовавшего свой замысел, сознательно выбравшего языковые и композиционные средства). Это первое. Но это также автор под маской героини, направляющий читателя в соответствии со своими стратегиями.
Восемнадцатый век имел очень большой вкус к маске, к обману, к мистификации. Он лгал, и эту ложь квалифицировали, как обман для приукрашивания текста, как обман из альтруизма, как попытку защитительной речи. Думается, Дидро хотел защитить женское сословие, поскольку знал его очень неплохо и на разных уровнях. Среди его корреспонденток и простые женщины и русская императрица и некая фам эмансипе София Волан, которой он лично адресовал не меньше полутысячи писем, беседы с которой были его жизненной необходимостью.43 Об эмансипации в той или иной форме рассуждали многие его современники и Вольтер и Руссо и их младший собрат Бомарше. Женское сословие было в серьезном тупике, его надо было наградить даром речи, и Дидро одолжил свое драматическое высказывание от лица женщины Сюзанне Симонен, задуманной как типаж очень точно: простодушная девушка, хотя кругозор и чувствительность у нее сродни авторской.
Один из современников назвал Дидро человеком с наиболее организованным ходом мысли, головой неспособной реально представить, что он будет делать и что он хочет себе вообразить. Если иметь в виду его способность развивать любую тему, это верное замечание. Его сознание может каждую мысль вывернуть наизнанку. Он будет говорить таким образом, и так долго, как ему захочется, Рассказчица в «Монахине», например утверждает:
Je ne finirais point, je voulais suivre de vous les decrire (les bas-reliefs dont s’ornait dans son reve le piedestal du buste d’Horace)
Я никогда не закончу, я все время буду продолжать их описывать (барельефы, которые в ее мечтах украшали бюст Горация).44
Для речи Дидро в целом характерно экспансивное ее построение, перечисление и собирание фактов, лексически выраженных весьма разнообразно. Если Дидро вписывается своим темпераментом, своими поворотами мысли в речь рассказчицы, то это в первую очередь видно в повторении используемых им глаголов. Это говорит просветитель со своими слушателями, читателями, современниками, потомками.
Сюзанна Симонен отрезана от мира стеной монастыря, в котором есть еще много других стен и стенок. Движение живых существ в материальном пространстве со множеством перегородок увидено писателем издалека как движение пчел в сотах, как это делает, например, в Англии в ту же эпоху Мандевиль Дидро не позволяет себе сравнения живых существ с пчелами, но то, что он видит и ощущает происходящее совершенно очевидно. Это совершенно очевидный взгляд сверху:
Le bruit montait a l’etage au-dessus,
Puis descendait a l’etage ci-dessous.
Шум начинался на верхнем этаже,
затем спускался этажом ниже.
При нарастающем волнении монахини, отказывающейся зайти в келью своей настоятельницы, мы читаем.
Les visites d’une cellule a l’autre se multiplie.
Число проходов монахинь из кельи в келью увеличавется.
Произведение Монахиня носит, если угодно, в сюжете печать серийности, повторения с разными поворотами и нюансами почти одинаковых сцен в женских монастырях. В жизни рассказчицы, в ее внутреннем монологе, они должны стать цепочкой убедительных фактов, которые должны ее подтолкнуть к философскому обобщению в характерном для Дидро ораторском стиле:
— Les convents sont-ils si essential a la construction d’un etat?
— Ne sentira-ton jamais la necessite de retrecir l’ouverture de ces gouffres ou l’espoir des races futures va se perdre?
— Нужны ли монастыри в построении Государства вообще?
— Почувствуют ли когда-нибудь необходимость в усеньшии этих бездонных пропастей, в которых будущее человечество способно затеряться?45
И далее следует введение таких вопросительных слов, которые резко меняют регистр высказывания с житейской истории на философское умозаключение. Появляется вопросительная анафора, повторяющаяся шесть раз в чуть измененной форме.
Ou est que…
Ou est…
Ou sont…
Иными словами характер высказывания у Дидро характеризуется развитием вширь и тематической импровизацией, которая местами перестает имитировать женскую чувствительность и женское простодушие, но превращается в апологетику женской свободы,
Проницательная мысль Дидро утверждает себя через проверку отклонения от нормы. Так было в Письме слепым, Парадоксе об актере, Племяннике Рамо. И это не потому, что у него особенный вкус к патологическому, болезненному. Слепота, глухота, деформация телесного и косность ума интересуют его только потому, что исключения должны подтверждать правила. Исследование аномалий лучший путь к познанию нормального человеческого существа,
Племянника Рамо, замечательный сократический диалог о беседах философа с учителем музыки, некоторые критики называют Антимонахиней, поскольку в Монахине видно английское влияние романов Ричардсона (противопоставление добродетели героини порокам мира, жертвой которого она стала), а в диалоге с Рамо англофильства нет. В сократическом обмене репликами с Рамо у Дидро вялой позиции философа противопоставлена активная позиция самоутверждающегося музыканта, на пиру не столько разума, сколько консюмеризма. Раздваиваясь Дидро обозначил наступление нового века, в котором потребление будет играть первую скрипку.
Разведение и умножение себя — распространенная черта писателя, но в монологе Сюзанны Симонен в Монахине он не насилует себя. Ему близко течение ее мысли, он сочувствует ей, и привычным ему способом пытается отделить зерна от плевел, подлинное от неподлинного. Если воспользоваться определением романа, данным этому жанру Люсьеном Гольдманом.46 Он считал, что романом может считаться не всегда удающаяся история поиска подлинных ценностей, в мире, где они исчезают.
Анализ одного стихотворного перевода А. С. Пушкина из Андре Шенье
Пушкин, как известно, не был переводчиком, и переводы в его поэзии занимают незначительное место, к тому же перевод стихов рождался у Пушкина обычно в процессе оригинального творчества и неразрывно с ним связан. Однако из французской поэзии им переведено достаточно много, и Андре Шенье, поэт неоклассицист, занимает в ряду пушкинских переводов с французского одно из первых мест (вместе с Вольтером и Парни). За ним следуют переводы Маро, Пелиссона, Мериме и Дешана.
Выйдя из стен лицея, полный молодой энергии, Пушкин познакомился с изданным Латушем в августе 1819 г. сборником идиллий Андре Шенье «Bucoliques». Столкновение с яркой и звучной, хотя и подражательной лирикой французского поэта, к тому времени уже давно казненного за страстную приверженность политическому идеалу, затронуло в душе русского поклонника Апулея поющие в унисон струны, и он начал кое-что переводить из Андре Шенье — в первую очередь идиллическое.
