просто отдыхаешь, подставив лицо теплому солнышку… Домработница прибирается в доме, повара готовят, а травку косит садовник… Хочешь — бери лодку и плавай по озеру, хочешь — гуляй…
Второй же вариант был для людей попроще — широко распространенные «шесть соток». На строительство небольшого дачного домика можно было взять ссуду у государства. Выделяли скромный участок, как раз такой, чтобы владельцы смогли обеспечить себя пропитанием, ни больше ни меньше. Оно и понятно: после войны в Советском Союзе царила разруха. Продовольствия, сельхозмашин, рабочих рук, не говоря о уже квалифицированных кадрах, катастрофически не хватало. Заводы, перешедшие во время войны на выпуск продукции для фронта, не могли сразу вернуться к гражданскому производству. И в стране фактически мог начаться голод.
Поэтому руководство страны и партия вынуждены были пойти на исключительные меры и принять решение о наделении населения землей под огороды и сады. На плечи населения легла задача самостоятельно обеспечить себя сельхозпродукцией. Предполагалось, что участок в шесть соток являлся достаточным для того, чтобы обеспечить продуктовой корзиной семью в количестве четырех человек. Такие дачи были созданы не для отдыха, а для работы.
Мне, как человеку, осознанная жизнь которого пришлась уже на постсоветский период, такое времяпровождение всегда казалось непонятным: вместо того, чтобы просто отдыхать, надо зачем-то засеять и так крохотную площадь овощами, работать в огороде, а потом всю осень мазать спину, ноющую от тяжелых дачных работ, противовоспалительными мазями… Да ну его нафиг! Неделю работаешь на работе, а в выходные не отдыхаешь, а будто еще на одну работу идешь… Однако в СССР, наверное, по-другому и нельзя было.
Был в семидесятых еще и третий вариант, менее распространенный — купить дом в деревне. Но и тут находились свои заморочки: в жилье нужно было прописаться кому-то из членов семьи. Такой вариант, конечно, годился для московской семьи только в случае, если в ней были пожилые бабушка и дедушка, готовые переехать. Поэтому многие москвичи пошли по более простому пути и просто снимали дачу на лето, чтобы отдохнуть, побегать, порыбачить, накупаться, поесть ягоды и просто подышать свежим воздухом… Удобно: снял комнатенку или две, для себя с женой и детей, в июне приехал, в конце августа уехал. Никаких забот: ни в огороде работать, ни крышу чинить, ни туалет строить. Но Клименту Кузьмичу, видимо, сам факт обладания дачным домиком доставлял несказанное удовольствие, и хлопоты на участке были ему совершенно не в тягость.
Тем временем Катерина Михайловна, уже начавшая замерзать под дверью, и не знала, что предположить. Воры-то вряд ли могли залезть — поживиться нечем. Деньги на даче молодая семья не хранила — незачем. В местном магазине, до которого надо было топать километра три, продавались только безвкусные макароны мышиного цвета да привозной хлеб. Да и не было никогда у Климента Кузьмича в кармане больше трешки. Всеми деньгами в семье распоряжалась Катерина Михайловна — так уж у них было заведено с самого начала совместной жизни.
Отбросив всякие приличия, беспокоящаяся жена принялась попросту колотить ногой в деревянную дверь, одновременно прикидывая, успеет ли она добежать до сельсовета и вызвать скорую помощь, если Клименту Кузьмичу и впрямь поплохело. Телефон во всем поселке был только один — в сельсовете.
За стеной послышались шепот и невнятная возня, потом снова все стихло. Поняв, что дверь открывать никто не собирается, Катерина Михайловна обежала дом и заглянула внутрь. Об увиденном она мне и рассказывала сейчас, сидя на кухне большой коммунальной квартиры и используя скатерть в качестве носового платка.
— Лежит он, значит, пень усатый, на кровати, со спиной голой, — завывала она, громко хлюпая носом. — А на спине у него эта дрянь сидит…
— Какая дрянь? — ничего не понимая, переспросила я. — Оса, что ли?
— Какая оса, Дашка, ты дура, что ли? — вдруг выругалась Катерина Михайловна, растеряв всю свою любезность и став чем-то похожей на мою подругу Лиду в моменты, когда у той бывало плохое настроение. — Октябрь уже заканчивается.
— Эмм… А кто? — растерянно протянула я, даже не зная, как реагировать на подобные сентенции.
Однако моя хорошая знакомая и по совместительству завуч нашей школы уже пришла в себя.
— Простите, Дашенька, — покаялась она, утирая слезы и вставая со стула. — Нервы сдают. Пойду я…
На кухне уже начали собираться любопытные. Оно и немудрено — время к ужину, всем готовить надо. Вон Анечка с Митричем уже рыбу тащат — потрошить да запекать будут. Дарья Никитична по своему обыкновению нарубит овощной салатик и удалится в комнату. Поэт Женька, как всегда, накромсает картошку с огромным шматами деревенского сала и забудет на полчаса, а объявится на кухне только когда вместо картошки на сковороде будут одни угольки… В общем, поговорить спокойно тут не получится. А знать о сердечных проблемах школьного руководства всем жителям коммунальной квартиры ни к чему.
— Вот что! — решительно сказала я и потянула Катерину Михайловну за руку. — Пойдемте!
— Куда? — растерянно ответила коллега, соскребая с табуретки свои объемные телеса.
— Ко мне в комнату! — командирским тоном приказала я, поняв, что по-другому Катерина Михайловна меня сейчас не услышит. — Давайте, давайте, живенько… «Индюшку» заварю, попьем с ватрушками. Егоркина мама еще вчера напекла, меня угостила. Идемте же, ну!
Обманутая жена покорно проследовала за мной. Ей и самой, видимо, уже было неловко от присутствия посторонних. Я усадила Катерину Михайловну на единственный свободный стул, заварила индийский чай, поставила перед ней полную чашку, сахарницу и тарелку с ватрушками и продолжила слушать печальный рассказ.
Сюжет пьесы оказался донельзя банальным, как в старых скабрезных анекдотах. Только тут не муж внезапно приехал, а жена… Как и было сказано ранее, сквозь мутное стекло Катерина Михайловна увидела два человеческих силуэта, примостившихся на старом топчане, и почти сразу услышала приглушенные голоса:
— Это что ж теперь будет-то, а? — вопрошал один голос, хорошо ей знакомый. Он принадлежал ее мужу.
— Стыдобища-то какая! — пискнул второй, женский.
— Я открою и все объясню… — сказал Климент Кузьмич. — Двум смертям не бывать. Ой, больно-то как… Зачем ты меня так…
— Откроешь — одной смерти точно не минуешь, еще больнее будет, — оборвал его тоненький голосок. — Что ты объяснишь? И я, дура, к тебе пришла зачем-то. Нет чтобы отправить…
Теперь Катерина его узнала — это была местный фельдшер, Ирочка. Муж ее еще весной благополучно уехал на строительство БАМа. Провожали его и еще
