войне есть два святых занятия: баня и приём пищи… Война войной, а обед по распорядку, – заметив оставшуюся с курсантских лет привычку Борисова – поглощать еду быстро, почти не разжёвывая, наставлял его майор Петров. – Запомни, пока ты жуёшь, тебя никакой Аполлон, то бишь старший воинский начальник, ни к какой священной жертве не потребует и никуда не пошлёт. Медленнее ешь – целее будешь!
За год, проведённый «за речкой», много раз убеждался Борисов в истинности простой солдатской мудрости: война торопливых и инициативных не любит. Пока не получил приказ – не высовывайся, а получил – выполняй не спеша, а то переделывать заставят.
Борисов успел покончить с первым блюдом и приступил к котлете «по-киевски», когда на кухню вошла жена.
– Ну как, вкусно? – поинтересовалась она.
– Во! – Борисов поднял вверх большой палец левой руки. Прожевав, похвалил: – Ты молодец! Вполне могла бы шеф-поваром в ресторане работать… – И тут же осёкся: Инга уже много лет домохозяйка. Не воспримет ли похвалу как упрёк?
Но Инга улыбнулась:
– Сейчас чай будем пить с персиковым вареньем… – Она поставила ему – водохлёбу – большую кружку, себе – изящную фарфоровую чашку.
За чаем Борисов поинтересовался:
– Ты видела, что в арке стену испоганили?
Инга встрепенулась:
– Я сегодня ещё не выходила… А что там на этот раз?
– Наскальные надписи новых неандертальцев!
– Опять про Чашкина написали?
Борисов усмехнулся.
С пресловутым Чашкиным была связана целая история, продолжавшаяся несколько недель. Сначала в арке появилась надпись, в которой неизвестный корреспондент упрекнул Чашкина за то, что он гуляет с девушкой старшего брата. Затем кто-то из сочувствующих «пострадавшему» Чашкину-старшему дал определение этому гнусному проступку Чашкина-младшего в нецензурной форме. Спустя ещё несколько дней появился «приговор»: «Казнить его!» И, наконец, очередной борзописец подвёл итог обсуждению, с грамматической ошибкой начертав свою резолюцию: «Соглосен».
– Может быть, и про Чашкина, если его Витькой зовут! – Борисов процитировал: – «Витька, я спал с твоей женой», – и принялся размышлять: – А если это не Чашкин?.. Выходит, всем Витькам нашего района вздрогнуть нужно!
Инга слушала его рассуждения с улыбкой и вдруг спросила:
– А вы не подумали, Виктор Павлович, что это вам адресовано?..
2
Выйдя на «гражданку», Борисов долго не мог привыкнуть, когда к нему обращались по имени и отчеству. В армии всё было просто – сначала: «товарищ курсант», после окончания училища – «товарищ лейтенант… товарищ капитан… товарищ подполковник». Сослуживцы если и окликали не по-уставному, то только по имени – Виктор.
Отец Павел Андреевич, армейский прапорщик, мечтавший воплотить в сыне свою несбывшуюся мечту стать офицером, нарочно выбрал для него имя, означающее «победитель». А вот мама Татьяна Петровна, всю жизнь проработавшая поварихой в заводской столовой, и в детстве, и потом, называла его, своего единственного сыночка, не иначе как Витюшей. Приятели в школе звали Витькой, пока в девятом классе, после изучения таблицы Менделеева, к нему не пристало созвучное фамилии прозвище Бор. Бывшая жена Серафима в добром настроении называла его Витя, а когда злилась – Викентий. Это имечко бесило Борисова. И Серафима, зная об этом, нарочно доводила его до белого каления… По имени-отчеству к Борисову стали обращаться только после перевода его из войск в редакцию окружной газеты «Красный воин».
Инга, с тех пор как они стали жить вместе, по имени Борисова и не называла вовсе, а только – милый и, если уж возникал спор и не удавалось прийти к общему мнению, произносила строго: Борисов.
…Она появилась в его жизни, когда Борисов уже ни на что не надеялся. Если и оставалось в глубине души какое-то ожидание светлого и лучшего, то он никак не думал, что это «светлое и лучшее» возникнет именно в таком виде и при таких обстоятельствах.
В декабре девяносто первого года рухнуло в одночасье, казалось бы, монолитное и поставленное на века здание Советского Союза. Оно развалилось, как карточный домик, из которого выдернули всего одну карту – партийную идеологию, цементирующую всю эту сложную и величественную конструкцию.
Известие о том, что СССР больше нет, подполковник Борисов встретил в Харькове, где служил преподавателем на кафедре общественных наук в Высшем военном командно-инженерном училище ракетных войск имени Маршала Советского Союза Н.И. Крылова.
Бывшие братские республики Россия и Украина разошлись тогда мирно и вроде бы по-хорошему. Их лидеры при расставании обнялись и поклялись друг другу в нерушимой дружбе. Однако в первой же анкете для всех офицеров бывших Вооружённых Сил СССР, оказавшихся на территории Украины, «незалежные» власти предложили ответить на два взаимосвязанных вопроса: «Будете ли вы принимать присягу Украине?» и «Станете ли вы воевать против Российской Федерации в случае объявления ей войны?»
И если первый вопрос объяснялся самим фактом появления нового государства, то второй показался Борисову немыслимым и провокационным. Он ответил на оба вопроса отрицательно.
Начальник отдела кадров училища подполковник Зинченко, добродушный краснолицый толстяк с запорожскими усами, прочитав его анкету, посоветовал:
– Пиши-ка ты, братец Борисов, рапорт на перевод в Вооруженные Силы Российской Федерации! Найдётся там, кому за тебя слово замолвить?
– Так точно, Тарас Богданович, найдётся, – кивнул Борисов.
Он сразу вспомнил о друге детства Царедворцеве, который служил в Самаре, в штабе Приволжско-Уральского военного округа: «Коля обязательно поможет!»
– Добре! Тоди працюй… – внезапно перешёл на «ридну мову» Зинченко, протягивая Борисову чистый лист.
Борисов тут же написал рапорт на перевод из украинской армии в российскую и стал собираться на «историческую родину».
Но пока назначили нового начальника училища – «щирого» украинца; пока этот начальник рассмотрел его рапорт вместе с рапортами других «отказников»; пока весь пакет документов переправили в только что созданное Минобороны Украины и пока там, среди нескольких десятков тысяч личных дел офицеров, желающих вернуться в Россию, очередь дошла и до Борисова, наступило лето девяносто второго года.
К этому времени Борисов получил от Царедворцева письмо, из которого узнал, что и в Российской армии произошли большие перемены. Приволжско-Уральский округ приказал долго жить, и Царедворцева перевели в Свердловск, ставший не так давно Екатеринбургом, где воссоздали штаб Уральского военного округа.
«Ты, Бор, давай, не тяни! Приезжай поскорей, – торопил в письме Царедворцев, – пока округ формируется, найдём для тебя местечко получше!»
И Борисов поехал на родной Урал.
Величественное здание штаба УрВО, облицованное красным гранитом, построенное в конце тридцатых годов в стиле сталинского ампира, в день приезда Борисова гудело растревоженным ульем. По коридорам, помнившим ещё шаги маршала Жукова, расхаживали десятки таких же, как Борисов, «безработных» офицеров, спешно покинувших национальные республики и мечтающих служить в некогда заштатном, второразрядном, а теперь – престижном округе.
В правом крыле первого этажа, где располагалось управление кадров, толкаясь в очереди перед кабинетом начальника управления, Борисов неожиданно
