class="v">…Миг этот пролетит, как не́ был,
И вновь очнётся надо мной,
Полу-улыбкой тронув небо,
Всё тот же месяц золотой.
«Я становлюсь непримиримой…»
Я становлюсь непримиримой
К своим ошибкам и грехам.
Всё, что летело прежде мимо,
Сегодня вяжет по рукам.
И я с покорностью рабыни
Влачу бесценный этот сор —
Всё то, что так недавно было,
Что ненавистно и любимо,
И не забыто до сих пор.
И сердце до опасной дрожи
Сжимая обручем тугим,
К себе иду тем злей и строже,
Чем милосерднее – к другим.
«Иду по картине, подаренной вами…»
Иду по картине, подаренной вами,
Где жар от светила исходит кругами,
Где медно-зелёные высятся скалы,
Где даже дорога от зноя устала, —
И вижу отчётливо из-под ладони
Усталого странника в ветхом хитоне.
Легка его поступь. Он держится прямо.
Дорога обрезана белою рамой.
И верно, за этой чертой, наконец,
Заветную истину сыщет мудрец.
Тогда, облекаясь реальности правом,
Расстанусь и я с этим солнцем кровавым,
Уставлюсь в окно – на дома, наугад,
И долго невидящим будет мой взгляд.
Змеёй заскользит к горизонту дорога.
Пройти бы по ней, не спеша,
хоть немного,
Свести с бесконечностью малый свой путь.
И не торопиться за раму шагнуть.
«Вот и осень. Запотели стёкла…»
Вот и осень. Запотели стёкла.
Ливни отшумели, стихнул зной.
И к утру дорога не просохла
От колючей мороси ночной.
Солнце словно нехотя восходит,
День осенний медленен и пуст.
Слышно, как рождается в природе
Отдалённых заморозков хруст.
Но уже, как будто манны с неба,
Жду забытой радости земной,
Предвкушая ликованье снега,
Тронутого узкою лыжнёй.
Лыжную ощупываю обувь,
Вроде бы добротную на вид,
И меня свечение сугробов
Голубыми искрами слепит.
«И вновь, взрезая лёд зубцом конька…»
И вновь, взрезая лёд зубцом конька,
Она идёт на риттбергер и аксель
И опадает легче лепестка,
Не отступая от своих же максим.
Так жизнь за кругом круг её влечёт,
Напоминая жёстко ей по праву
Паденьями оплаченный полёт,
Страданьями оплаченную славу.
И вновь она по яркому лучу
Взметнётся ввысь – и стадион не дышит.
А слава уже гладит по плечу
Ту, что пока овации не слышит.
Ту, что пока внимательно тиха, —
Ей будущее кажется пробелом,
Пугая пуще смертного греха
Несовладаньем с непослушным телом.
Откуда знать ей, что в её крови
Уже горят по Божьему расчету
И робкое желание любви,
И вольное бесстрашие полёта.
«Не помню ни год и ни адрес…»
Артемию
Не помню ни год и ни адрес,
Но вижу всё чаще одно:
Как хрупкого мальчика абрис
Впечатан в ночное окно.
Я чувствую, лоб его стынет,
И зябко ногам на полу.
Вот-вот он ладошку подымет
Её распластав по стеклу.
И я ему взглядом отвечу
И так же ладонь подниму.
И жестом охранным помечу
Фигурку его и судьбу.
Он вырастет,
неузнаваем,
И свой разожжёт он огонь.
Но мы до сих пор поднимаем
Навстречу друг другу ладонь.
«Этот дом растерял принадлежности быта…»
Этот дом растерял принадлежности быта,
Утверждённого некогда чётко и властно.
Даже стены его безнадёжно разбиты
В нарастающих приступах старческой астмы.
И ночами, когда я лежу в его чреве,
Обострённо внимая неслыханным скрипам,
Он внезапно уходит в шальное кочевье,
Отрываясь от почвы со скрежетом скрытым.
И влекомый в дорогу сиянием лунным,
Звездопадом и неудержимым, и вещим,
Он на шабаш летит вдохновенно и юно,
И гремят его ставни, и крыша трепещет.
И верхушки деревьев царапают жёстко
Его стёкла, когда опускает он крылья.
Я под утро сметаю с подушки извёстку —
И совок наполняется звёздною пылью.
«Как в землю падает зерно…»
Как в землю падает зерно,
Чтоб возместить Земле потери,
Как ливень градом бьёт в окно
И как сквозняк срывает двери,
Так догмы скучные круша,
Скрывая отголосок боли,
Освобождённая душа
Ликует, вырвавшись на волю.
И нету для неё границ,
И нету для неё запретов.
Летит и обгоняет птиц,
Мечась меж тем и этим светом.
Ночёвка на Кабо да Рока
Самая западная точка Европы. Португалия
Берег пах свежей рыбой и тиной,
Соль впитала его полоса.
В старом доме дыханье камина
Мне теплом полыхнуло в глаза.
И оставив на время раздоры,
Вслед за мной незаметно вошли
Виноградари, конквистадоры,
Словно выросшие из-под земли.
Дух скитанья ворвался в жилище,
Загремели, хрипя, голоса,
И огню была брошена пища —
Тёмный брус корабельного днища
И сухая до треска лоза.
И локтями был стол отутюжен.
А потом, будоража гостей
И вино проливая из кружек,
Полночь грянула – время чертей.
И тогда по хлопку парусины,
Словно знак получила извне,
В дикий танец пошла чертовщина,
Подступая всё ближе ко
