порог, дверь резко и шумно закрылась. Это волнами пошло по дому. Мне стало страшно.
– Садитесь! – вдруг уверенным и звонким голосом сказал старик и как-то совсем иначе занял своё место. Поставил локти на стол, опёрся подбородком на руки и, чуть повернув голову, сверкнул тёмными глазами в меня.
– Нам подойдёт не любой человек, – сказал он. – Музею нужен человек особенный.
Я кивнул. Речь точно шла не обо мне. Я самый обычный человек. Во мне ничего особенного.
– Нам нужен человек, который будет здесь жить, – сказал старик. – Вы сможете?
Предыдущие две ночи я провёл на вокзале, потому что не знал в Москве никого. Мне казалось, что две тысячи триста семнадцать рублей, которые я накопил для поездки в Москву, достаточная сумма «на первое время». Мне казалось, что найти работу в Москве проще простого. А самое главное, что мне казалось, что зарплату выдадут сразу, как только устроишься, а не через две недели или месяц. Оказалось, что я ничего не знаю об этой жизни. В Москве, о которой рассказывали в нашей деревне как о земном рае, я не мог ничего.
– Смогу, – уверенно кивнул я.
– Ваши родные, близкие и друзья не должны знать, что вы здесь работаете.
Я никому не сказал, что уехал в Москву. Билета у меня не было, я просто сел на одну электричку, потом на другую, потом рассказал слёзную (придуманную заранее) историю, потом шёл пешком, потом залез в какой-то автобус. Словом, я сам не очень понимал, как я здесь оказался.
– Музей не назначит вам зарплату, но нуждаться вы не будете.
– Чего? – спросил я. Старик удивлённо моргнул и объяснил понятными мне словами. Когда я со всем согласился, дверь в кабинет сама собой открылась. Никакой тени там не было.
– Пойдёмте! Я покажу вам Музей и вашу комнату.
4
– Это Выставочный Зал нашей экспозиции. Сейчас он, разумеется, не готов. Возлагаем на вас большие надежды в этом плане. Работы, как видите, очень много!
Никакой работы я не увидел.
Большущая комната с окном во всю стену. Ореховые шторы и тюль, напоминающая слабый солнечный свет. Напротив окна большое овальное Мутное Зеркало. Очень мутное, отражения почти не видно. Между ними длинный роскошный кожаный диван. Явно очень мягкий. Перед ним, словно стая собачонок, собрались странные маленькие столики на ножках. Сверху у них стекло, так что я догадался, что это витрины, в которых что-то должно быть выставлено. Но сейчас там ничего не было. Справа и слева от зеркала стояли книжные шкафы. За стеклом можно было разглядеть золотые корешки книг.
– Любите читать? – спросил старик.
– Честно говоря, нет, – не смог я соврать.
– А кого-нибудь на портретах узнали?
– Там есть Пушкин, – сказал я.
– На корешках книг написаны только названия книг, – почему-то печально сказал он. – Сможете найти книгу, которую написал Пушкин?
Я подошёл к ближайшему книжному шкафу и стал вчитываться в названия. Боже мой, неужели есть люди, которые столько читают? Я вот учебник по литературе в школе с трудом за год осиливал, а он вдвое меньше, чем любая из книг за стеклом в этом шкафу. Слава Богу, что в старших классах в учебнике литературы только ерунда какая-то написана, а произведений совсем нет. Можно было не читать. Я ухмыльнулся этим свои мыслям.
«Снежную королеву» помню. Сказка, по-моему. Девочка ходила к мальчику, который каким-то образом оказался во дворце Снежной Королевы. Это Пушкин написал? Вроде бы нет. Пушкин бы назвал именем девочки. А тут «Снежная королева»! Откуда я взял, что Пушкин бы так не назвал? У Пушкина тоже что-то было такое, где девушка отправилась тоже к какой-то королеве (или императрице?), чтобы вызволить своего возлюбленного. Что-то такое в школе читали. Только это была не «Снежная Королева». Что-то другое.
Вот ещё странное название: «Мастер и Маргарита». Мастер чего? Зачем ему какая-то Маргарита? Хотя, возможно, это мастер нужен Маргарите, а не она ему. Видимо, Маргарита что-то там ему заказала, возможно, он ей должен был чайник починить или что-то в этом духе, но не смог, и книга рассказывает о том, как эти двое ссорятся? Такое мог написать Пушкин? Нет, вряд ли. Пушкин должен был бы написать что-то более глобальное.
Толстый том «Мёртвые души». Это сразу нет. Даже если Пушкина и заинтересовали бы какие-то там мёртвые, он бы об этом писать не стал. Подсунул бы эту идею какому-нибудь простофиле, пусть тот и пишет. Пушкин, наверняка, писал бы о каких-нибудь живых душах. Это точно не для него.
А вот название, которое я слышал: «Робинзон Крузо». Не помню где, не помню при каких обстоятельствах, но об этом парне я слышал. По-моему, это певец. Вроде бы он ездил в тележке со своими музыкантами и всем постоянно пел. Такое мог написать Пушкин? Мог, конечно! Только Пушкин назвал бы его не Робинзоном Крузо, а как-нибудь попроще. Гриша, например, или Владимир. Возлюбленную его Олей или Машей. А у Робинзона я возлюбленной вообще не помню. О чём это говорит? О том, что это написал кто угодно, только не Пушкин.
«Евгений Онегин». Вообще не помню, что это такое.
– «Евгений Онегин», – сказал я. Старик мелко закивал, хитро улыбаясь.
– Да, конечно, – мягко сказал он. – Не сомневался в вас!
Я выдохнул. Надо будет как-нибудь взять и почитать. Хоть в общих чертах узнать, о чём там речь. Видимо, здесь это важно.
– Как видите, полное запустение, – вздохнул старик.
Казалось, вид этой пасмурной комнаты причинял ему почти что физическую боль.
– Пойдёмте наверх!
5
На этот раз мы поднялись не на второй, а на третий этаж. Лестница шла и выше. Я спросил, что там, но старик не услышал мой вопрос, а я решил не повторять.
Третий этаж привёл нас на странную площадку на крыше дома.
Первое и главное моё удивление вызвало то, что уже наступила ночь. Вдвоём мы стояли под восхитительным бархатным чёрным небом, скрипящим от вколотых серебряных звёзд. Когда я приходил на собеседование, было ещё утро.
– Не волнуйтесь, здесь всегда ночь! – спокойно сказал старик, видимо, угадывая мои размышления по этому поводу.
– Это здесь такие технологии? – спросил я. Старик посмотрел на меня так, как будто бы я сказал что-то на непонятном для него языка.
– Ага, – сказал он. – Они самые!
На небольшом прямоугольничке под звёздами располагались диван, два кресла по бокам, низенький овальный стеклянный столик. Вся мебель была плетёная, уютно утрамбованная небольшими белыми подушечками. Чуть в стороне виднелся кухонный уголок. Я ещё не знал, что там для чего предназначено, но понимал, что тут
