бы, полтора года назад мы устроили московской полиции «волну телефонного терроризма» и в течение нескольких месяцев задергали ее подметными письмами о том, что в той или иной типографии печатается нечто запрещенное. Естественно, никакой нелегальщины там и не было, некоторые печатни безрезультатно обыскивали по пять-шесть раз, и к концу года полиция от любых подобных сведений просто зверела и отмахивалась. Чего мы, собственно, и добивались, получив свободу рук на полгода. Ситуация поменялась после эпического старта «Правды», когда охранители начали искать место ее издания и вернулись к обыскам, но вторая волна довольно быстро сошла на нет ввиду околонулевой отдачи – нашлась только одна маленькая типография, да и то с нашей же помощью.
Вот и сегодня Кожин надеялся поймать настоящую рыбку, но челюсти полицейской щуки щелкнули впустую.
– Так что же, чайку?
Кожин страдальчески вздохнул, отвернулся и махнул рукой.
– Давайте. И лучше бы нам присесть где-нибудь.
– Алексей, – обратился я к Тулупову, – мы с господином приставом займем контору с вашего разрешения?
– Разумеется, чувствуйте себя как дома, – это был фирменный стиль нашего «управляющего», шутки только для своих.
Тем временем Панков доставил понятых, прибыл и следователь, начался обыск, а я, сидя за чаем с калачами, рассказывал Кожину о съезде, который нам удалось организовать не иначе как чудом, причем не одним.
Готовить его мы начали сильно загодя, когда стало ясно, что артельное движение «попало в точку» – если в первый год у нас было пять артелей, из которых выжило три, то на второй вокруг каждой образовался куст из шести-семи, а кое-где и десятка новых артелей, так что к осени 1901 года у нас их действовало примерно двести. А когда стало ясно, что неурожай в артелях пережили значительно лучше, чем окружающие, начался вал, и к зиме в стадии формирования находилось еще девять или десять сотен. Ну и труды тут были не только наши, на старте нам очень помог пример фон Мекка, соседа первой артели в Кузякино, землевладельца и председателя правления Московско-Рязанской дороги – он начал создавать такие же артели для поставок продуктов своим путейцам. Глядя на него, подтянулись и другие, движение ширилось, так что пора было писать и типовой устав, и создавать объединения, и строить взаимный кредит и даже нечто вроде приснопамятных МТС – парков техники в ряде мест, где в локомобилях или там конных жатках была большая потребность.
Коля Муравский, успешно закончивший университет и пока числившийся «помощником присяжного поверенного», со своими коллегами-юристами совершил первое чудо: дожал Министерство внутренних дел и выбил из него разрешение на созыв съезда. Я, конечно, подозревал, что здешнее МВД пытается контролировать все и вся, но чтобы настолько… То есть мало было испросить разрешения – нужно было утвердить программу, каждый пункт, регламент и ни-ни отклоняться под угрозой закрытия съезда.
И согласовать дату – нельзя в пост, нельзя на тезоименитства, нельзя в церковные праздники, нельзя, нельзя, нельзя…
И вот ей-ей, гипертрофированное НКВД, которое занималось всем подряд, возникло не просто так, а имело в основе вполне родную традицию – МВД Российской империи было не менее монструозно. И даже имело в своем составе строительные организации, разве что без ГУЛАГа – Корпус гражданских инженеров, отвечало и за электропроводку, и за назначение учителей (!), и за статистику, и за иностранные исповедания, и за осуществление решений правительства, и за городское управление… Провести выборы предводителя дворянства – МВД, соорудить памятник – МВД, продовольственная помощь – МВД, все, что угодно, вплоть до страхования и ветеринарного дела. Неудивительно, что этот бюрократический монстр был громоздок, неэффективен, страшно боялся любых изменений (а вдруг налаженная рутина сломается?), да еще и работал медленно.
И вот эту структуру Коле удалось пробить и получить утвержденную повестку. Конечно, полностью все, что мы планировали, в нее втиснуть не удалось – например, вычеркнули комиссию по кооперативной пропаганде. На удивление прошли почти все «мастер-классы» – доклады для заинтересованных лиц по разным аспектам работы артелей. Я ввел такой новый формат в надежде, что практические занятия, как мы их наименовали, вызовут меньше возражений, чем заседания всяких там комитетов, так и вышло.
Вторым чудом стало то, что фон Мекк какими-то своими хитрыми путями представил программу съезда на одобрение московскому генерал-губернатору. Я так полагаю, что он просто сумел, что называется, «подсунуть на подпись» – великий князь был скорее церемониальной фигурой, нежели хорошим администратором. Но, как говорится, «и так неплохо вышло», и эта подпись нам потом очень пригодилась.
Третьим чудом – место для проведения съезда. Помещения на сотню делегатов и полсотни-сотню гостей в Москве найти можно было – и свадебные дома, и Охотничий клуб сдавал свои помещения, были и Большой зал Консерватории, и поточные аудитории Университета.
Но…
Громадное такое «но» – как только мы говорили, что на съезд артелей прибудет в количестве вот этот самый le grand muzhike russe, так сразу же находилось десять тысяч отговорок и причин для отказа. Первым отпал Охотничий клуб, но с ним это было худо-бедно ясно – заведение элитарное, в смазных сапогах туда никак нельзя. Затем отказались и свадебные дома, то есть особняки, которые сдавали под проведение разного рода торжеств – «частные компании, имеют право». Но вот либеральная профессура, которая при каждом удобном случае клялась в любви к народу, удивила – оказывается, допускать мужика в храм музыки (или науки) тоже никак невозможно. Занятия, то-се, ну вы же понимаете…
Понимаем-понимаем, трындеть про народное дело лучше издалека.
Выход нашелся неожиданный: мы арендовали кирпичное здание в русском теремковом стиле, с большим внутренним пространством – первую городскую электростанцию на Дмитровке, ее отключили еще в 1897 году. Строение, кстати, и собирались использовать для тех же целей, что и у нас – мы удачно вклинились перед пожарной выставкой и Всероссийским пожарным съездом, намеченными на весну.
Главной «ударной силой» на съезде предполагались мужики из самых первых артелей, успевшие за три года и поднять свое материальное положение, и прочувствовать выгоды совместной работы. Кроме того, мы активно использовали схему последовательных инвестиций – если в первые артели я вкладывался напрямую, то, подзаработав денег, уже они вкладывались в следующие и так далее. Получалась своего рода пирамида или матрешка, где наши деньги (в том числе и полученные от продажи южноафриканских алмазов) с каждой новой ступенькой все больше и больше растворялись в общей массе, но тем не менее позволяли сильно влиять, а кое-где и полностью контролировать происходящее.
И естественно, что в такой системе главными проводниками наших идей, помимо
