таких не дернешься, стволы держат твердо, уверенно, зря туда-сюда не водят, и глаза, глаза – волки, настоящие волки.
И я неправильно просчитал Татарова, полагал, что он будет юлить и оправдываться, а он сыграл на опережение. Одно счастье, что коли сразу не грохнули, то, значит, впереди небольшой спектакль.
– Вы сидите, сидите, не вставайте, Сосед, – снисходительно заметил длинный и, дождавшись, пока я откинусь обратно на кресло, бросил за спину: – Входите, все чисто.
Ну вот и Татаров. Интересно, что он им сказал, что провокатор – я?
А, все еще круче, вот и Азеф.
Два члена ЦК, и оба агенты охранки.
И похоже, меня сейчас будут убивать, уж больно здорово я наступил им на мозоли.
– Здравствуйте, господин Большев, – издевательски поклонился Азеф, – или вы, Михаил Дмитриевич, предпочитаете по настоящей фамилии?
– Да как вам удобнее, Евно Фишелевич. Вас, кстати, как величать – по партийному, Виноградовым, или полицейским псевдонимом, Раскиным? – вернул я мяч. Азеф вздрогнул, но глядевшие только в мою сторону боевики этого не заметили, разве что в глазах самого молодого промелькнула тень, и он скосил их на своего руководителя.
– Бросьте, бросьте, – прервал меня Азеф. – У нас есть показания, что вы состоите агентом охранки, вот, пожалуйста, ознакомьтесь.
Пачка листов перешла из рук в руки, первым делом я глянул на последнюю страницу. Брешко-Брешковская, вот же грымза неприятная, решила не мытьем, так катаньем. Слухи, сплетни, видели меня с Зубатовым, ничего толком нету, одни подозрения, но этим и того достаточно.
Три ствола по-прежнему смотрели на меня, и вроде бы тут должна «вся жизнь пролететь перед глазами», но мне почему-то почти ничего не вспомнилось из той, прежней жизни, разве что краешком – как ухаживал за будущей женой да как родилась дочка. Стремительные мысли были больше о том, многое ли я успел сделать, много ли крови предотвратил…
И вдруг пришло ясное осознание, что да, много, если даже не сейчас, то в будущем – из революции мы вышли куда сильнее, чем в моей старой реальности. Меньше было террора, меньше заруб с черносотенцами, меньше эксов, зато шире и плотнее сеть, больше людей, больше возможностей…
Остается надеяться, что Леонид, Борис, Исай, Егор, Савелий, Коля, Никита и многие другие поднатаскались за восемь лет и не профукают созданное.
Наташу и Митяя я обеспечил, им будет непросто, но что уж, жизнь продолжится и без меня, больше всего жаль, что не увижу нашего с Наташей ребенка.
– Вы позволите, я возьму очки, тут мелко? – я указал левой рукой на ящик стола. – Ну же, господин Раскин, чего вы боитесь?
– Берите, – бросил Азеф.
Под взглядом длинного я медленно выдвинул ящик, в котором вверху лежали очки и стоял пузырек с прозрачным притиранием. Ну что, смертнички, полетаем?
Держа флакон двумя пальцами за крышку, я поднял его над полом и показал боевикам, слегка наклоняя влево-вправо.
– Узнаете? – Узнали, узнали, по глазам видно. – Правильно, гремучий студень. Надеюсь, никому не надо объяснять, что будет, если я его уроню?
Боевики остались неподвижны, Татаров отодвинулся к стене и бросил быстрый взгляд на дверь, Азеф было качнулся назад, но не сдвинулся с места.
– Вот, не желаете ли прочесть, интереснейшая рукопись «Как я руководил охранкой», вам будет весьма полезно ознакомиться. Месяц как выкрали у автора, лично вам знакомого Сергея Васильевича Зубатова. Там и про вас есть, господин Татаров, и про вас, господин Раскин-Виноградов-Азеф. И еще про десятка два агентов и в боевой организации, и в ЦК, и в комитетах.
Я, конечно, блефовал, но в картотеке московской охранки было гораздо больше агентов-эсеров, и некоторые имена я запомнил.
– Не выкручивайтесь, не получится. На основании показаний наших товарищей мы признаем вас провокатором и приговариваем к смерти, – попытался перехватить инициативу Азеф.
– Да-да. А вы объясните товарищам, откуда у вас деньги на эти дорогие костюмы, загулы в ресторанах, певичек. Сколько там вам положил Департамент полиции? Тридцать тысяч в год?
Азеф выхватил пистолет, но при этом сместился за спину длинному. Разумно, прикрылся от взрыва, в хладнокровии и сообразительности не откажешь.
Щелкнул взводимый курок, я еще раз взглянул в окно на солнце, успел увидеть в окне напротив красную дорожку поверх белой, подмигнул самому молодому и улыбнулся.
– Да здравствует революция, уродцы.
