был увесистый окорок, несколько лепёшек и крынка молока. Кузнец протянул молодому воину стрелы и сказал:
– Там есть особенная стрела. Когда ты пустишь её в цель, меня не станет. Я это знаю, потому что долго, слишком долго разговаривал с металлом и огнём.
Сын внимательно изучил подарок и, вставив стрелы в колчан, ту самую – с человечком – трижды обвязал конским волосом.
– Если твоя жизнь зависит от этого, значит, стрела вернётся домой. Будешь жить долго. Сделаешь много стрел и для меня, и для других.
Кузнец улыбнулся. Надежде сына стала в тот миг и его надеждой, хотя о своей судьбе он знал несколько больше, чем знает о жизни обычный человек.
В первый день похода конный отряд, состоявший из нескольких десятков всадников, пересёк лес, где обитали дикие люди, питавшиеся тем, что найдут и строившие свои дома на деревьях. Во второй всадники прошли у подножья скал, где им в спины смотрели камни-оборотни. Лошади пугались, хрипели и шли с неохотой, подгоняемые плетями и бранным словом. Бывалые воины успокаивали новичков:
– Обратно пойдём в обход. Со стадом. Будет легче. Намного легче.
На третий день перед их взорами распахнулась долина, в центре которой змеилась, отсвечивая металлом, река. Здесь они остановились. Едва солнце коснулось верхушек деревьев, они затушили костры и стали готовиться к бою. В глиняные горшки были брошены угли. Заготовлены факелы. Копыта впереди идущих лошадей обмотали войлоком. Сын кузнеца ещё раз проверил меченую стрелу – хорошо ли она привязана к ручке колчана, напоил коня, и когда отряд двинулся вдоль гремящего русла, встроился в его центр, туда, где и положено быть воину, впервые отправившемуся в поход.
Вокруг всё горело, визжало. Из охваченных пламенем домов выбегали полураздетые люди. Он крутился на вороном коне, выпуская стрелы только в тех, кто держал в руках оружие и минуя, щадя остальных.
Откуда-то из стены пламени вылетел полуголый человек. В руках он сжимал длинный, остро заточенный кол. Столкнувшись с одним из всадников, вырвал его из седла, пронёс над своей головой и бросил в самое чрево горящего дома.
Сын кузнеца потянулся за стрелой и понял: эта последняя. Тем временем мужик со всех ног кинулся к нему. Сын кузнеца выхватил меч и, пришпорив коня, помчался навстречу. Взмах меча… И ещё… И снова… Однако ни один удар не достиг цели. Его противник уворачивался с ловкостью разъяренной рыси. И вот, улучив момент, он ткнул вороного коня остриём в круп, отчего тот взлетел на дыбы, а в следующий миг сын кузнеца почувствовал, как под правым ребром что-то хрустнуло и лопнуло, словно бурдюк. Он сполз с седла и увидел спину своего губителя. Тот стремительно двигался, выбирая следующую жертву.
Из клубов дыма вырос десятник. Он был пешим, его клинок переливался от крови и бликов огня. Десятник не был новичком в подобных делах, но видно и его, бывалого, вышибли из седла. Ему потребовалось мгновение, чтобы понять, по чьей вине на земле корчится молодой воин.
– Стрелы есть? – прорычал он, перекрывая гул и стенания гибнущего в огне селения. Молодой воин отрицательно помотал головой. Только рука десятника уже нырнула за плечо раненного – в его колчан. Немедля, он выхватил последнюю меченую стрелу.
Едва взвизгнула тетива, селянин, сразивший сына кузнеца, оглянулся, словно услышал. Он повернулся лицом, и стрела вошла ему прямо под сердце. Он не узнал об этом – никогда не узнал. Единственное, что успел почувствовать – острая боль в левой лопатке. И подумал: «В спину…» А молодой воин, ощущая, как стремительно покидают его силы, вспомнил последние отцовские слова и успел подумать о том, что даже ценой собственной жизни, невозможно отдалить чужую смерть.…
Я говорил монотонно, без эмоций. Фраза за фразой срывалась с моих губ, и мне самому было неизвестно, чем закончится повествование. Помню, когда завершился рассказ, у меня похолодели руки и ноги, словно я стоял босиком на снегу. Отец выслушал это, не перебивая, а затем произнёс:
– Где ты это вычитал?
– Нигде, – смутился я. – Оно, как-то само…
– Значит, учёного из тебя не получится, – констатировал он. – Будешь писателем.
Наконечник, однако, он мне подарил. Правда, другой, а тот, что послужил причиной моего рассказа, на следующее утро отправился в музей.
Глава вторая. Медальон
Отец пришёл поздно вечером, когда я уже лежал в кровати.
– Сын где? – первое, о чём он спросил, переступив порог дома.
– Спит, – ответила мама.
– Жаль… Хотя, может быть, и к лучшему, – произнёс отцовский голос.
– Он что-то натворил? – заволновалась мать.
– Нет. Всё нормально. Но эта история с наконечником…
И отец рассказал ей о вчерашнем происшествии.
– Дело в том, что тот самый наконечник нашли в лопатке человеческого скелета. Мальчонка сказал: «Вошла под сердце, а почувствовал боль в лопатке». Как тебе такое совпадение? Самое интересное, я узнал об этом факте не ранее как три часа назад.
Я лежал в кровати гордый и отчего-то ужасно смущённый, ощущая себя героем сегодняшнего вечера. Как и положено герою, я ничем себя не выдал, хотя очень этого хотелось.
* * *
На следующий день, вернувшись из школы, я каждой своей клеткой почуял, как изменилась атмосфера в доме. Таинственная, торжественная обстановка – стол накрыт не на кухне, как обычно, а в зале. В центре стола возвышался торт и ваза с фруктами. Отец молчал, но не оттого, что погрузился в свои мысли – к этому я привык – в тот день он молчал как-то иначе. Мама, изредка поглядывая на него, улыбалась – тоже многозначительно.
После обеда отец достал из шкафа шкатулку и сказал:
– Вчера ты удивил меня своим рассказом… – он замолчал, словно подыскивая подходящие к данному случаю слова. А я ждал, вот сейчас он расскажет мне то, что вчера говорил маме.
– Так вот, – продолжил папа. – Версия довольно любопытная. Мне понравился и ход твоих мыслей, и то, как работает воображение… И ещё: ты ведь не будешь против, если мы с тобой будем иногда проделывать такие вещи, как с этим наконечником?
Как я мог быть против?! Я чувствовал себя на седьмом небе от радости. Наконец-то меня заметили! Я сделал нечто такое, отчего со мной заговорили, пусть не как с равным, но зато, как с достойным собеседником!
Отец открыл шкаф и достал оттуда медальон.
– У этой безделицы когда-то был хозяин. Кое-что из его биографии мне известно. А что мог бы сочинить ты?
Он так и сказал «сочинить», но меня это нисколько не обидело. Единственное, что показалось мне странным, – почему он не рассказал мне о том, что наконечник, действительно, нашли в лопатке скелета.
На медальоне был портрет молодой женщины – светская дама, одетая так, как одевались в веке девятнадцатом: белое кружевное платье, волосы, забранные наверх, высокий лоб, неестественно большие глаза…
– Ну? – отец вопрошающе замолчал. – Что скажешь?
– Не знаю… Ничего такого в голову не приходит.
Мама, которая была рядом, загадочно улыбнулась. Мне не хотелось обмануть её ожидания, только внутри было пусто.
– Хочешь, я помогу тебе? – спросил отец и, не дожидаясь ответа, продолжил, – Эта вещь принадлежала одному исследователю. К сожалению, большинство его записей утеряно. Однако то, что дошло до нас… Последняя фраза утонула в вихре захлестнувших меня картинок и звуков.
Человек, сидевший за столом, отёр ладонью пот, стекавший со лба, встал, подошёл к окну и промокнул о штору влажные руки. Жара и чужбина сводили его с ума. У него на родине тоже случались жаркие дни, но они сменялись периодом дождей. Прохладная спасительная ночь приходила на смену солнцепёку. Здесь же всё иначе. Ночью так же жарко, как и днём, а дождь не приносит облегчения
Он снова сел за стол и, взглянув на портрет жены, продолжил своё письмо к ней. Только далее трёх строк дело опять не пошло. «Дорогая, здесь очень душно во всех смыслах. От этой духоты
