Королям нельзя, королевам – можно.
Каждому Дон Кихоту – по Санчо Пансе.
Каждому Дон Жуану – по Командору.
Каждому Фаусту – по Маргарите.
Каждому Грециону…
бог
…по черному богу.
художник
Вы верите, что беду можно почувствовать? Как ласточка, начать пикировать низко, не зная, что грядет, но понимания – беды не избежать.
Я тоже не верил. И не особо верю до сих пор.
Но в те дни почувствовал нечто подобное… а потому потянулся к Лене.
Нет, я нагло вру вам! Я чувствовал нечто подобное уже давно, но отмахивался, успокаивал себя, переключался на работу. Как мог я знать, что все случится именно так? Что камушки моей тревоги, скатываясь по склону, приведут к катастрофе?
Впервые я ощутил это на одном из Комик-Конов, куда ходил сам, чтобы пообщаться с авторами комиксов, посмотреть на новинки компьютерных игр и, не стану врать, подпитаться молодостью от фанатов и косплееров, от артеров и геймеров. Когда Грециона звали выступать – ходил тем более. Так и тогда, одна крупная игровая компания, как он рассказывал мне, пригласила его сделать небольшое выступление, в конце которого те толпы, что собрались у главной сцены – а они неизменно собрались бы, – завизжала бы от анонса их нового продукта, какой-то аркады по античной мифологии. Как хотел бы я вдаться в подробности! Но в тот день ласточки, очевидно, летали низко. Низко летал и я. Не мог связать и двух слов, разговоры ни клеились, на торговых линиях попадались абсолютно дурацкие рисунки, которые хотелось раскритиковать в пух и прах – порой приходится сдерживать в себе цербера-преподавателя. И мне ничего не оставалось, как пить холодный зеленый чай, ожидая выступление Грециона.
Конечно, он поймал меня раньше, хмыкнул и спросил, отчего у меня такой хмурый вид. Ответа лучше «не знаю» я не нашел, и тогда он взял меня за руку, потащил знакомиться с представителями той крупной компании, нахваливал, говорил, что нам нужно поработать вместе, а я кивал и глупо улыбался; разве что не махал, следуя заветам четырех пингвинов-авантюристов. Пытаясь понять причину своей грусти, я извинился и занял место в зале, на первом ряду – Грецион постарался, он всегда думал обо мне, а теперь я крою себя, что, пока не случилось несчастье, слишком мало думал о нем! Я вслушивался в разговоры растущей толпы, в их фанатские перешептывания: они гадали, строили теории и, как сказал бы мой бедный Грецион, на ходу выдумывали свою мифологию, пленниками которой и становились! Теперь же – я знаю наверняка, – он видит в них просто манекены, куклы… Но я отвлекся! Погас свет. Включился ролик на экране, заиграла музыка, а потом Грецион вышел на сцену. Сине-зеленые прожекторы освещали его лицо, превращая то ли в бога, то ли в утопленника – был ли это знак, который я проглядел, или просто стечение обстоятельств? Он говорил об античности и ее символах, говорил о мире агона, вечного соревнования, и добавлял, что киберспорт – агон века двадцать первого, тем паче, что он вновь оказывается в объятиях античности. Но перед тем, как перейти к самому главному – он всегда делал длинные драматичные паузы, – что-то случилось, толпа вдруг охнула и вскрикнула, будто была единым организмом, и только после я понял, что произошло: мой бедный Грецион упал без сознания, и микрофон покатился по сцене, заливая зал мерзким эхом, звучавшим, стало быть, из самого Аида! В тот день голубая трава – как часто говорит он о ней теперь! – выросла прямо у его ног. А я даже не заметил.
Пока врачи мерили ему давление, я бегал за кофе и шоколадкой – такую сладость Грецион терпеть не мог, но мне пришлось его заставить. Он лежал с бледными губами и, зажевывая слова, извинялся перед организаторами, а они смотрели на него строго, как родители – на ребенка.
– Грецион Семеныч, мы должны быть вам бесконечно благодарны, – вздыхал один из них. – Это стоило всех свеч мира. Как мы можем вам помочь?
– Просто оставив в покое, – подал голос врач. – Обычное переутомление. Пусть отдохнет. Вы правильно сделали, что принесли шоколад и кофе. Сахар в крови, давление, погода…
Я чувствовал усталость в голосе врача. Я чувствовал ложь. Я ждал, что он заговорит о ретрограде. Так почему я ничего не сделал?! Нет, снова вру – простите, это чувство вины заставляет меня искажать реальность. Я в тот же день попросил Грециона сходить к нормальному врачу, провериться, узнать, что к чему. Но он только отмахивался. Говорил – ерунда, само пройдет, нужно идти дальше. А потом…
Я опять отвлекся от темы, опять меня захлестнуло волной воспоминаний! Сейчас я должен рассказать вам о другом.
После его научного фиаско моя тревога только росла. А потому… я потянулся к Лене.
Добавил ее в друзья в социальных сетях сразу, как мы встретились в кафе – всегда так делаю, очень помогает оставаться на связи со студентами. Кто знает, где мы пересечемся много лет спустя? Я увидел, как приободрился Грецион после лекции, словно бы на миг вновь пришел в себя, поговорив – и поругавшись, конечно, куда без этого, – с Леной; он сам пару часов спустя написал мне, цитирую: «Декан добился своего», и я понял, что они встретились еще, после кафе. Она его околдовала – принцесса и чародей поменялись местами. Я был только рад. Его нужно, необходимо было тянуть из гиперборейской трясины, из одержимости вечностью – а у меня, простите грубую метафору, не было достаточно крепкой палки; не годился я на роль Сэма Гэмджи, бесстрашного даже перед ликами мертвецов, утонувших в болотах ложных мечтаний. Помните этот эпизод? Я отлично помню.
Я думал, Лена сдюжит… я думал…
Стоп, хватит! Много о чем я думал в те дни, много о чем думаю до сих пор, но сейчас куда важнее действия, а не мысли. Предчувствуя беду, я написал Лене – с кем еще мне оставалось поговорить? Может, я надеялся на чуткую женскую интуицию? Не знаю. Ничего не знаю. Ощущение… катастрофы – и я не преувеличиваю! – гремело в голове сиплым гласом гигантских, с динозавров размером, духовых инструментов: лишенные дирижера, они гудели так, что мне хотелось убежать, спрятаться под лавкой, закрыть уши подушками, прекратить этот издевательский концерт! Лена ответила. Написала: «Конечно, давайте встретимся, только я работаю, не могу прямо сейчас». И я не выдержал: позвонил ей, скомканно поздоровался, еще раз извинился, сказал, что надолго не побеспокою, не упрошу чаевничать, добавил, что ничего такого не
