Я жизнь свою несу тебе сквозь снег.
Здесь до меня нехожены дороги.
Дышу сквозь снег, зову тебя сквозь снег,
Иду к тебе, покуда держат ноги.
Преследуемая из века в век
Летящих звёзд стремительным каскадом,
Земля моя летит со мной сквозь снег
Под призрачным, под белым снегопадом.
Мы рождены, мы в мир пришли сквозь снег,
Его полёт над Русью не наруша.
Метельны взгляды из-под узких век,
И призрачны, метельны наши души.
Нам всё искать, кого-то звать сквозь снег,
Загадкой слыть для тех, кто трезво судит.
Любить сквозь снег и уходить сквозь снег,
И знать, что снег последний вздох остудит.
И если чуда ждёт твоя душа,
Я кликну чудо – ветер встрепенется,
Я кликну снег – и он сойдёт, спеша,
Я кликну Русь – твой голос отзовётся.
Память
Ветер Времени касался
Распластавшейся земли.
Из ворот большой казармы
Кони, кони, кони шли.
И в замедленном рассвете
Мировой второй войны
У ворот стояли дети,
Тонконоги и бледны.
…По ночам, когда не спится,
Память, как тебя унять? —
Лиц забытых вереница
Тянет в прошлое опять.
Поднесу к глазам ладони
И, свободные от пут,
Предо мною кони, кони,
Кони лёгкие пройдут.
Сон
Мне снилось: раскоса, желта,
Стою я у древней мечети.
Но где это было? Когда?
В каком из минувших столетий?
Шумит за спиною базар,
Волнуются ладные кони.
И я прижимаю к глазам,
К губам прижимаю ладони.
Свирепое солнце палит.
Горласто кричат зазывалы.
А сердце сильнее болит,
Сильнее болит, чем бывало.
Ответь мне, безмолвный аллах:
Скуласт, кривоног, безобразен,
В каких он остался степях,
С коня повалившийся наземь?
Он был, словно кошка, хитёр,
И зол, и коварен, и гибок,
Не верится мне до сих пор
В его неслучайную гибель.
Всё слышу я топот коня
И голос его у дувала.
И мать одевает меня,
Как прежде сестру одевала.
Остры мне обводья колец.
Монет нестерпимы удары.
Но сорок кудрявых овец
Теснятся у нашей кошары.
И я уж готова была
Свой нож приготовить для мести.
Склонюсь пред тобою, Алла,
За это благое известье.
Ты зов мой услышал в ночи…
Но где это, с кем это было?
Когда это было?
Молчи!
Еще рукоять не остыла…
«О раскосые очи казахских детей…»
О раскосые очи казахских детей!
Так, наверное, смотрят на мир верблюжата,
Так пугливо, так нежно, так продолговато,
Согревая меня теплотою своей.
Я дышу в этом городе вздохом горы,
Ослеплённостью дня и прохладою ночи.
И повсюду за мной то тихи, то хитры
Наблюдают смолистые длинные очи.
Проникая в рассудок, и в душу, и в кровь,
На секунду со мной расставаясь едва ли,
Как ликуют они,
Как зовут меня вновь
Расплескавшимся светом на лунном овале.
Я казахский язык изучаю по ним,
Он гортанен, он родственен клёкоту птицы,
Он со мною к российским лесам возвратится,
Неразлучный, несхожий с наречьем моим.
И когда я забуду за дальностью дней
Осторожно вздыхавшую старую гору,
О раскосые очи казахских детей,
Вы меня возвратите степному простору.
Вы заставите вспомнить дрожанье огней
И арыки, летящие улицей звонко,
И доверчиво встанет у двери моей
Немигающий, пристальный взгляд верблюжонка.
«В тишине ночного полустанка…»
В тишине ночного полустанка,
На скамейке в опустевшем зале
Мне гадала юная цыганка
С наглыми весёлыми глазами.
Линиям руки моей подвластно,
Линиям, переплетённым сетью,
Выпадало мне такое счастье —
Не бывало равного на свете.
Жизнь вмещалась в призрачные сроки,
Предсказаний было в ней в избытке.
Оживали старые уроки
В глубине рассохшейся кибитки.
Шар земной скрипел на поворотах,
Издали казался невесомым.
И светились серьги позолотой —
Полукольца с выпуклым изломом.
Оживал на старом полустанке
Голос крови, неизбывный пламень.
Усмехалась старая цыганка,
Искоса следившая за нами.
«…И вот за окнами с утра…»
…И вот за окнами с утра
В преддверье лета
Необъяснимая игра
Теней и света.
Но надвигается жара,
И следом, следом,
Звенит, смещается игра
Теней со светом.
И оживает дух земли,
И еле-еле
Раскачиваются вдали
Большие ели.
И в каждом имени потом,
Всегда, всевластно,
Грядёт волнующий излом
Глубоких гласных.
То – словно вырвавшийся стон,
То – как моленье:
Произношение имён —
Любви рожденье.
И только тот, чья тень светла
На ближнем взгорье,
Ушёл, и тень его ушла,
Скорбя от горя.
Ушла, шатаясь меж стволов,
Ей плач неведом.
И только звон колоколов
Рванулся следом.
«Сквозь удаль последнего снега…»
Сквозь удаль последнего снега,
Стремительны и горячи,
Ударятся в землю с разбега
Весеннего солнца лучи.
И будет призывно-бездонен
Синичий звенеть бубенец —
