«3512». Если предоставится возможность глянуть в документы, узнаю фамилию. Тогда смогу сообщить родным.
Список полнился — сначала Федор, теперь неизвестный. Но ничего, память у меня хорошая, никого… и ничего не забуду!
Веревка с петлей так и осталась болтаться, прицепленная за крестовину, но снять ее я не мог. Пара солдат стояли неподалеку и наблюдали за мной, да и часовой на вышке от скуки пугал меня — наводя дуло пулемета в мою сторону. Я делал вид, что ничего не замечаю.
Взгромоздив тело несчастного на тележку, я медленно покатил ее в мертвецкую. Меня обогнала группа охранников, конвоирующих с десяток скромно одетых женщин. Все они направлялись в сторону корпуса, занимаемого борделем. Вот, значит, про каких свежих проституток говорили унтер-офицеры в тире.
Женщины молчали, не поднимая глаз, лица у них были серые и невыразительные. Косметикой они не пользовались, и я видел, что все они здесь явно не по собственной воле.
Откуда эти девушки? Привезли из соседнего лагеря? Кажется, Равенсбрюк располагался в получасе езды на машине от Заксенхаузена, а там как раз и содержались исключительно женщины и дети. Но согласиться на подобный «труд»? Как такое возможно?..
Я их вовсе не осуждал, ситуации бывали разные, и если на кону стояла, допустим, жизнь ребенка, то каждая мать пошла бы на любое унижение, лишь бы попытаться его спасти.
Конвойные громко шутили, смеялись и пытались общаться с женщинами, но те отмалчивались, и лишь одна — самая бойкая и веселая что-то негромко отвечала вслух, отчего солдаты смеялись еще громче. Кажется, она единственная, кто находился здесь не по принуждению.
В мою сторону они не смотрели. Женщины взглянули лишь раз и в ужасе отвернулись от тележки с телом, а конвойным было не интересно. Новые работницы борделя занимали их внимание куда больше, чем труп повешенного утром заключенного.
Публичный дом предназначался, разумеется, исключительно для эсэсовцев. Приоритет имели старшие офицеры и унтера, но и обычные солдаты имели «доступ к фройляйн», и даже капо могло «повезти». Поэтому конвойные и старались, заранее облюбовывая девиц по вкусу.
Мне это зрелище было до крайности противно, и я старательно игнорировал всю компанию, продолжая толкать свою тележку и следя, чтобы тело ненароком из нее не вывалилось.
Конвойные и девушки ввалились в бордель, но солдаты практически сразу же вышли обратно на улицу, а следом на крыльце появилась женщина в теле, лет тридцати пяти на вид. Вот она была ярко накрашена и, несмотря на холод, весьма фривольно одета в легкое платьице и черные чулки с подвязками, время от времени мелькавшими из-под платья.
— Вечером, господа, все вечером! Дайте девушкам отдохнуть, освежиться и приготовиться к встрече со столь знатными кавалерами!
Конвойные явно смутились, а «мамка» продолжала подтрунивать:
— Вы, конечно, не забудете про подарки для девочек? Они будут ждать! Колечко или серьги придутся весьма кстати!..
Вот теперь солдаты совсем заскучали. Если у офицеров еще имелась возможность побаловать проституток презентами, то у обычных эсесовцев в карманах было так же пусто, как в моем холодильнике во времена давно позабытого студенчества. Да и знали они прекрасно, что до тел их допустят не раньше, чем позабавятся офицеры. Поэтому все, что говорила хозяйка борделя, выглядело форменным издевательством.
— Ничего, Марла, придет и наш час! — растеряв всяческую веселость, бросил ей один из конвойных, после чего они направились в обратную сторону.
— Придет, придет, — по-польски ответила Марла и сплюнула с крыльца, — воронье выклюет ваши глаза…
Тут она заметила меня и резко осеклась, но я сделал вид, что ничего не слышал, и прошел дальше, еще долго спиной чувствуя ее взгляд.
Я докатил тележку до места и, открыв дверь, завез ее внутрь, прошел по коридору и попал в мертвецкую.
Первое, что бросилось в глаза — отсутствовало тело Федора, которое лежало с самого края. В первую секунду я не понял, куда оно могло деться, но тут же услышал голоса за соседней дверью, ведущей к печам.
Стараясь не шуметь, я приоткрыл дверь и заглянул внутрь. У печей трудились с десяток капо. Трое закидывали уголь в топки, другие подтаскивали ближе тела убитых, среди которых я заметил и тело Федора. Он уже был раздет догола, а его вещи небрежно валялись у стены.
Крепкий, плечистый капо громко рассуждал вслух:
— Я тут сосчитал. Тело на коксовом угле сгорает примерно за тридцать-сорок минут. Таким образом, имея четыре печи в наличии, мы можем утилизировать за сутки почти полторы сотни тел. Это в теории. На практике же мы едва успеваем избавиться от сотни трупов. Где-то мы не дорабатываем! Я думаю обсудить это с господином оберкапо, а потом, если он позволит, с самим рапортфюрером!
Меня от такой арифметики замутило, но в этот раз я сдержал порыв. Зато очень хорошо всмотрелся в лицо счетовода, навсегда его запоминая. Еще один рационализатор! Сука!
— Ты забываешь, Гуго, что каждый раз требуется чистить печи, слишком много всего остается внутри… куски костей, обломки черепов, вставные челюсти, в конце концов, — возразил ему худой носатый мужчина, похожий на еврея, рукой в перчатке открывая заслонку одной из печей. — Но господину оберкапо понравятся твои мысли, уверен! Считай, премиальный поход в бордель тебе обеспечен!
Гуго непроизвольно облизнулся.
— Сегодня должны привезти новых девочек. Говорят, там настоящие красотки!
Я вспомнил измученных девиц, едва переставлявших ноги от усталости. Их печальной судьбе я мог только посочувствовать. Предлагать свои тела тем, кого ненавидишь, дурная участь. Впрочем, чем я сам отличался от них в данный момент? Прислуживал убийцам, пусть и в надежде выполнить когда-то задание генерала, но выдастся ли мне подобная возможность, я понятия не имел. Пока, скорее, мог предположить, что покинуть лагерь мне вряд ли удастся, а значит, микропленку лучше вернуть обратно Зотову. А самому… достать черный клинок и пронзить им собственное сердце. Это будет наилучший выход!..
Внезапно меня заметили.
— Ты кто такой? — носатый как-то очень ловко оказался рядом с дверью и широко ее распахнул.
— Новенький, — пожал я плечами, — вот тело привез с аппельплаца.
Носатый бросил короткий взгляд на убитого и кивнул:
— Раздень его и тащи вон к той печи, — он ткнул кривым пальцем на свободную печь. — Закинем в первую партию, сейчас только угли разгорятся, и пойдет настоящий жар!..
Разоблачать повешенного от одежды оказалось задачей сложной. В эти минуты я был противен сам себе, но отказаться от этой «работы» не мог.
В который раз
