парнем был, то гулял напропалую. Ты "Большую жизнь" смотрел? Так это прямо про меня показано. Там Ваня Курский разгульную жизнь классно изобразил. Вот и я таким Ваней был. Гулял от души, наотмашь. А что? Отца я своего не помню. Он в шахте погиб, когда мне всего два года было. У матери нас шестеро огольцов осталось. Я самый младший. Вот и вырос шалопаем. Если бы не Ксюша, сидел бы сейчас где-нибудь за Магаданом и хлебал баланду. Она, родимая, меня из дерьма вытащила. В то время я уж больно сильно пил. А она в комсомоле активисткой была. После очередного запоя меня выгнать с шахты хотели, а Ксюша вступилась. Взяла, так сказать, на поруки. Вот только не пойму до сих пор. Чего она во мне увидала такого, что не побоялась поручиться за меня? Первое время я ещё ерепенился, а потом так влюбился, что все свои пакости начисто забыл. Ну и она меня полюбила. Поженились. Всё как у людей. Детки пошли. Двое их у меня. Леночке три годика и Павлушке семь. Шустрые ребятки. Все в мать. Что там у них, не знаю. Писем второй месяц нет.
Голос Фёдора дрогнул, и он замолчал. Достал кисет с махоркой, закурил.
– Ты не переживай, Фёдор, – проговорил Иван. – Сам понимаешь, война. Письма просто могли и не дойти. Всё будет нормально. Точно тебе говорю. А грамоте я тебя обучу. Вот газета. Наша. Тут про всё пишут. На, читай. И не просто читай, а думай, рассуждай сам с собой. Что непонятно будет, меня спрашивай.
Иван протянул газету Фёдору. Тот задумался, но газету взял, осторожно развернул, пробежался по заголовкам, аккуратно сложил и засунул себе в карман.
– Э, нет, брат, – проследив за манипуляциями Фёдора, сказал Иван. – Так дело не пойдёт. Ты давай читай. Всю. От начала до конца. И помни: теперь я от тебя не отстану, пока ты сам не поймёшь, что это тебе надо. И не только тебе, а ещё твоей семье. Читай!
Фёдор сердито покосился на Ивана, достал газету и снова развернул её.
– Чёрт меня дёрнул с ним связаться, – подумал он. – Теперь с живого не слезет. Будет пихать эту грамоту в меня, пока через край не польётся. Хотя… Может он и прав. Ксюша ведь то же самое мне локшила, да только я всё мимо пропускал. Так, что здесь прописано…
– Мама родная, придётся теперь в лес идти, – воскликнул подошедший Вася Бубнов, наводчик второго расчёта.
Иван с Фёдором в недоумении вскинули на него глаза. Тот смотрел на них серьёзно, но уголки губ предательски подрагивали, и во взгляде светился весёлый огонёк. Вася слыл в отделении балагуром и любителем выпить. Спирт наводчик словно из воздуха доставал. Как он это делал, не знал никто, как его ни пытали на этот счёт. Но по части выпивки Иван быстро с ним справился, а вот балагурство из Васьки пёрло через край, как перестоявшая квашня из кадушки, и сладить с этим было уже сложнее. При всём при том наводчиком он был, как говорится, от Бога. И это было, пожалуй, единственным положительным качеством у Васьки. Больше всего насмешек доставалось почему-то Фёдору. Тот Ваську уже видеть спокойно не мог, но трогать пока не трогал. Терпел. Ругал. Как только не называл его. Больше, конечно, матом. Но Васька только смеялся в ответ, выискивая новые темы для шуток.
– Вот ведь, – думал про него Иван, – мужику уже далеко за сорок. Семья,
дети, а сколько в нём мусора сидит.
– Ты это к чему? – чувствуя очередной подвох, осторожно спросил Фёдор.
– Так вся округа сейчас дохлыми медведями покрыта. Федька газету читает. Диво, что ещё не кверху ногами. Ты, Федя, читаешь как? Вдоль али поперёк? Твоей головой рельсы хорошо прямить, а ты её, смотрю, начал использовать совсем не по значению, – скороговоркой выпалил Васька и громко засмеялся, довольный своей шуткой.
Фёдор побагровел, убрал газету и поднялся. Он был на голову выше Васьки и гораздо шире в плечах.
– Ну, ботало говённое, – прорычал Фёдор, сжимая пудовый кулак. – Щас я тебя в землю по самый твой поганый рот вбивать буду.
Фёдор на этот раз точно выполнил бы обещание, если бы Иван не встал между ними.
– Фёдор! Прекратить бузу! – по-командирски крикнул Иван. – Сесть!
Фёдор зло покосился на Ивана, но послушался и сел. Медленно, не разжимая кулаков. Иван повернулся к Ваське. Тот, видно, понял, что доигрался со своими шутками, и стоял белее белого. Улыбка с его наглого лица вмиг исчезла, а глаза от страха забегали, словно заведённые.
– А ты, Бубнов, извинись перед товарищем. Иначе в другой раз меня не будет, и ты точно схлопочешь по морде. А я в своём подразделении драк не допущу. И не только драк, но и ругани. Вам завтра вместе в бой идти, а вы цапаетесь на каждом шагу. Чтобы больше такого не было. Вам ясно?
– Ясно, товарищ сержант, – чётко проговорил Бубнов, вытягиваясь по стойке смирно.
– Понятно. Чего же тут не понять, – недовольно проговорил Фёдор. – Но ты пойми, командир…
– Я спрашиваю, вам ясно, товарищ рядовой? – перебил Фёдора Иван, резко повернувшись к нему.
– Так точно. Ясно, товарищ командир, – более спокойно ответил Фёдор.
– Это хорошо, что ясно, – сказал Иван и показал рукой на запад. – Вам есть на кого злобу выплёскивать. Там ваш враг, и только там. Его вы должны вбивать в землю, а не друг друга. Над ним смеяться, а не над товарищем. Мне важно, чтобы вы это поняли, а не тупо подчинились моему приказу. Подумайте над моими словами. Очень хорошо подумайте. Ты, Бубнов, с этого дня тоже газеты читать будешь, а я проверять. Если так до тебя не дойдут мои слова, то разговаривать будем по-другому.
На следующий день Иван построил отделение для очередного обучения и, проверяя внешний вид бойцов, увидел здоровенный синяк у Бубнова под глазом. Иван не на шутку рассердился:
– Рядовой Бубнов! Выйти из строя! Откуда синяк под глазом?
– Ударился в темноте о корягу, товарищ сержант, – ответил Бубнов.
– Врёшь, сукин сын!
– Никак нет, товарищ сержант. Об корягу, – упёрся Бубнов.
Иван подозрительно посмотрел на Фёдора, но тот стоял как ни в чём не бывало.
– Встать в строй! А с корягой я сам разберусь, – не сводя глаз с Фёдора, сказал Иван.
Вечером он долго разговаривал с Фёдором, и тот в конце концов сознался:
– Твоя правда, командир. Прости, не удержался. Наказывай как хочешь. Твоё право, но без кулака эта побрякушка вряд ли бы
