не подведет того, кто его любит.
Это был крик про́клятого.
Там, в темноте, я опустилась на колени, совершенно потерянная. Все, что я сделала, – каждая ложь, каждое предательство, каждый грех – я сделала ради нее. Для нее. А теперь ее не стало. Я взглянула в пасть ожидающей меня бездны, украденные мной души карабкались вверх внутри меня, зная, что теперь ни для кого из нас не будет спасения. Я не знала, как поступить. Может, просто покончить со всем этим? Теперь, когда исчезла всякая надежда. Или отправиться на встречу со своим Создателем, попытаться убедить его, что моя рука не касалась ножа? Умолить: «По крайней мере, я пыталась»?
По крайней мере, я пыталась.
Все погрузилось во тьму. По лицу у меня текли слезы, Феба рыдала над мужем, Рейн – над своей первой любовью, а Габриэль отвел пепельные волосы с безжизненного лица Диор, поцеловал ее в холодный лоб и запел. Его голос тихо звучал во мраке.
Спи, моя милая, детка, усни,
Папа прогонит темные сны.
Чудищ не бойся, и ночи не бойся,
Глазки закрой и теплее укройся.
Папа твой рядом, папа не спит,
Он от чудовищ тебя защитит.
Солнышко встанет, страхи растают,
Папа души в тебе, детка, не чает.
Спи, моя милая, детка, усни,
Папа прогонит темные сны.
VII. Опустошенность
– Он не остался на ее похороны, – вздохнула Селин.
Там, в развалинах города Ниав, собрались все – все, кроме него. Горцы, улившие эту землю своей кровью, как водой, и недоумевающие, ради чего, черт возьми, все это было. Лаклан а Крэг и жалкие остатки Серебряного братства оплакивали Грааль и своих павших собратьев. В этой битве не выжил больше ни один угодник-среброносец, кроме бывшего ученика Габриэля. Пленники, которых Диор спасла, выползали из подвалов Ольдтунна, не веря своим глазам. Рабы в синяках и побоях, которых она освободила и которым не дали возможности отблагодарить ее. В ужасных клетках во дворе замка под лохмотьями и замерзшими трупами обнаружилось несколько детей – горстка, спасенная милосердием Аарона де Косте в ужасный последний час. Среди них нашлась маленькая Мила, стоящая в снегу со своей тряпичной куклой, в окровавленном платье, с недоумением во взгляде, слишком взрослом для ребенка. Рейн отыскала юного Хоакина Маренна, который бродил по руинам со своей собакой Элайной, выкрикивая имя своей дорогой Ислы. Он искал свою единственную.
По сей день мы не знаем, рассказала ли принцесса ему всю правду.
Диор похоронили в руинах Амат дю Миаг’дэйр, Усыпальницы Девы-Матери, куда пришли все, чтобы отдать ей дань уважения. Рейн одела ее так, как обещала в ту ночь, когда они разговаривали в крипте, и этот наряд шел Граалю гораздо больше, чем любые шелка, украденные в логове древнего Дженоа, и любой наряд из гардероба принцессы. Сверкающая кольчуга тройного плетения и длинный клинок оссийской стали. Длинные пепельные волосы помыли и расчесали, уложив светлым ореолом вокруг головы, руки скрестили на груди. Правая была затянута в латную перчатку, но левую прятать не стали, чтобы все могли видеть, какую боль она перенесла ради них: от нее остались только искалеченные указательный и большой пальцы. Некоторые называли ее Красная Длань Бога. Мадемуазель дю Грааль. Но чаще всего сначала шепотом, который перерос в крик, ставший гимном, когда они собрались на разрушенных ступенях величественной часовни, ее называли просто Сан-Диор.
Ее истинное имя.
Сан-Диор.
Небеса, мрачные, яростные и тяжелые как свинец, звенели в ответ, когда люди пропели ее имя, прощаясь. И в этом прощании не было радости, только горе и утрата, и, по правде говоря, никто из нас не знал, что теперь делать. Аарон де Косте стоял и наблюдал за похоронным обрядом с вершины дальней стены рядом со своим любимым Батистом, и все ужасные вещи, которые он совершил, висели между ними, как тень, скрывавшая лицо Никиты Дивока. Феба а Дуннсар произнесла надгробную речь, воздав Диор почести перед своим народом и воющими небесами. Но сердце ее разорвалось так сильно, что она выглядела почти как призрак, и оскверненная кровь продолжила течь и в ней, и во всех ее сородичах. А в шатре, завернутый в окровавленный саван, ждал похорон еще один ее возлюбленный.
А Габриэля нигде не было.
Мы не знаем, когда он уехал и попрощался ли с кем-нибудь. Мы знаем только, что, отправившись на его поиски, мы не смогли найти никаких следов, как не смогли найти и храброго Аржена среди лошадей горцев. Мы долго думали, не пуститься ли за ним в погоню.
Последняя лиат покачала головой и усмехнулась.
– А потом я передумала. Что касается меня, то мне было невыносимо присутствовать на ее похоронах. Лаклан а Крэг приподнял тяжелую посеребренную крышку пустого гроба Девы-Матери и положил в него Диор, чтобы она вечно хранилась там под надзором серафимов и их посеребренных мечей. Мы сидели внизу, глубоко под сводами гробницы Марин, по пояс в кровавой воде, и по лицу у нас текли кровавые слезы. Гимны Серебряного сестринства звучали для меня похоронной песней. Все молитвы и имена я едва разбирала. Святая. Дева Грааля. Красная Длань Бога. Но как ни назови, а для меня она была девушкой, о которой я заботилась. Девушкой, которую я подвела. Девушкой, имя которой мы шептали там, в этой ужасной тьме, когда сверху на нас мрачно взирали небеса, а внизу зиял ад.
Диор.
– О которой ты заботилась?
Слова прозвучали так, будто их выплюнули, а не произнесли. Габриэль, пошатываясь, поднялся над темной линией берега. Глаза у него горели пьяной яростью, кулаки были крепко сжаты.
– Заботилась?
Селин вздрогнула, когда он швырнул в нее пустую бутылку, и стекло разлетелось на сотни сверкающих осколков, разбившись о ее серебряную маску и мраморную кожу.
– Тебе всегда было НАПЛЕВАТЬ НА ВСЕХ, КРОМЕ СЕБЯ!
И с жутким ревом Габриэль бросился в реку, его длинные черные волосы развевались на ветру, рот распахнулся в злобном оскале. Он преодолел темные воды прежде, чем Жан-Франсуа успел закричать, и, налетев на сестру, повалил ее на камень. Сжав кулаки, ревя от бешенства, он ударил ее по лицу раз, другой, с такой яростью, что металлическая решетка у нее на губах треснула и развалилась с визгом истязаемого металла. И тогда Селин набросилась на него, и они сцепились, вдавливая друг друга то в пол, то в потолок, царапая и раздирая друг друга в ярости
