себя конфетой (красиво жить не запретишь!), но шуршание упаковки только сильнее расшатывает нервы. Гриша заканчивает трапезу, и Ильяна – лишь бы чем занять себя – выхватывает у нее посуду.
– Вау, – с удивленной улыбкой реагирует Рыкова. – Ты что, не белолапка?
– Ой, замолчи. – Ильяна хихикает и отворачивается к раковине. – Думаешь, меня родители никогда не заставляли драить посуду?
– А как же слуги? Блюдечки с голубыми каемочками?
– Как жаль, что я не принцесса.
Детство Ильяны было жестоким, местами мрачным, пугающим и трудным, просто не лишенным еды и крова – это единственное, чем отец обеспечивал, несмотря ни на что.
Хорошо было бы встретиться в другой жизни – без преступников, передряг, жестоко охраняемой границы и дефицита хлеба. Рассказать: «Меня сегодня на цепи держали, чтобы в Стаю посвятить, но я отказалась». И Ильяна бы ответила: «О, в баре сегодня тоже славно было. Надо лечь пораньше, завтра рано вставать». И одобрительно кивать друг другу, трепля по плечу, зная, что есть на кого положиться. Тогда бы все было хорошо – лучше, чем сейчас.
– Вижу, друг на друга вы зла не держите, товарищи девушки. – Прерывая их внезапную колкую идиллию, Герасим поднимается из-за стола. – И разговор вам ни к чему. Что ж, у меня сегодня ночная смена на складе. Корм сам себя не разгрузит. Оставайтесь.
– Мы пойдем, – решительно произносит Гриша, хоть и не встает. Она вдруг замечает, что тело от усталости уже не слушается. – Ильяна, накинь мою куртку.
Та в ответ фыркает. Ни к чему о ней так печься, не маленькая девочка. И неясно, с каких пор Гриша за них обеих принимает решения.
– Оставайтесь, – с нажимом повторяет Герасим. В некогда дружелюбном тоне проскальзывает строгий напор. – Это общая квартира для всех в Стае, кто нуждается.
– А я тут при чем?
– Ты выдержала проверку, поэтому теперь одна из нас. – Вожак влезает в привычную для него куртку, и только сейчас Гриша замечает на его шее брезентовый ошейник. – Несмотря ни на что. В Стае все собаки и все свои. Что тут непонятного?
Глава восемнадцатая
Ильяна заверяет – Герасим посвящает всех подряд. Ему главное, чтоб хорт – остальное не волнует. Видимо, комплексы какие-то, все хочет кругом себя толпу собрать, иначе от одиночества воет. Слышно по голосу, как она недовольна явлением сборища, отличного от ее собственного. Такова уж природа – все сбиваются в группки по интересам. Ильяна настырно продолжает критиковать Вожака, несмотря на то, что Гриша почти не слушает.
– А еще этот Волков невыносимый. Ему что-то в голову взбрело – и все слушаются. Приказывает красть – крадут. Приказывает сидеть – садятся, хоть в тюрьму за него. Бешеный, эксцентричный, помешанный, – говорит она.
– Как ты? – уточняет Гриша.
Зеленые глаза суживаются.
– Я – хуже.
– Не сомневаюсь…
Гриша оборачивается спиной и снимает майку, чтобы поменять на сухую данную с мужского плеча чужую рубашку. Ильяна, пользуясь возможностью избавиться от мокрой одежды, делает это привычно быстро и смело. В комнате спокойно и тихо. Гриша благодарна Ильяне за ночь спокойного, безмятежного сна. Эта милая кошка во сне мурлычет и дышит так, что убаюкает самого долгого мученика бессонницы. Балий издавна делали своими компаньонами лишь для этого – с ними мир кругом не важен, и только близость имеет значение.
– Он правда держал тебя сутки в подвале на цепи?
Ильяна смотрит на Гришину шею пристально – на коже уже проступили багровые синяки. Веснушки рядом блекнут на фоне ярких отметин. Гриша сердито реагирует на сочувствие и отворачивается, стараясь не дергаться слишком резко. Надергалась уже за последние дни.
Как бывает после тяжелых травм, оцепенение тела приходит лишь погодя, когда расслабленные мышцы уже не получится напрячь снова – даже чтобы встать с кровати.
– Не знаю, может, больше. Я не считала.
– Тебя не было примерно сутки, – задумчиво и немного невпопад отвечает Илля. – Я тебя искала.
– Зачем?
Ответ такой простой – но обе замолкают в смущении. Переживала? Волновалась? Беспокоилась? Нет правильного слова, чтобы описать Ильянины чувства – она просто нуждалась в том, чтобы удостовериться в целости Гриши. Когда она решила сберечь ее последние дни и спасти от суровой участи гибели – как героически! – Илля не думала, что будет так сложно. Раньше спасения давались проще – кому-то нужно было дать немного денег, кому-то дать работу, кому-то просто дать поддержку. Кто-то просил лишь день, кто-то требовал год – все, хоть и разные, все равно между собой чем-то были схожи. Наверное, их объединяло желание получить помощь – вот чем отличается Гриша: она помощь отвергает. Чем же лучше сама Ильяна? Она отбивалась от помощи так отчаянно, что ушибла голову о чугун, да так, что в ушах до сих пор трещит.
Гриша, сама того не ведая, сомнения эти чувствует. Делает к ней шаг поближе, протягивает руку ладонью вверх в знак примирения. В этом жесте нет благодарности, но немного проглядывают понимание и сочувствие. Нелегко быть эмпатичной, нежной и отзывчивой Ильяной, и оттого, видимо, она сама сейчас на грани.
– Тебя Карпов в ресторане ждет, – вдруг выпаливает Ильяна почти ревниво. Вспоминает наконец свое обещание. – Почему не торопишься?
Гриша изумленно одергивает руку и сразу же задумчиво хмурится. Она, честно, совсем уже забыла о своих договоренностях. Когда Петя спрашивал, все, о чем она думала: почему Ильяна пришла накануне и почему с ней осталась, хотя могла бы и без нее праздновать праздники – там целый РЁВ друзей. Почему так приятно было ощущать кого-то рядом, пускай и лежа по-дружески, в одежде, под одним шерстяным одеялом? Какой уж тут ресторан, если они в квартире одни – и могут опять заснуть обе, рядышком, по-дружески, в одежде… И никакой тревоги, оцепенения и скорби.
Петя бы усложнил этот вечер. Между ними с Гришей неразрешенная беда – он ждет, что она станет прощаться. А Гриша этого не хочет. Но она и дружбу ни с кем водить не хотела, пока Ильяна не появилась.
– Для него это праздник заслуженный. Пусть празднует. – Гриша почти безразлично пожимает плечами. А после, вскользь, торопливо уточняет: – Мы не пара с ним. Это давно в прошлом.
Хотя чего оправдываться? Ильяну вовсе чья-то любовь не волнует – она живет революцией. Гриша, по причине иного мнения, ей не собеседник. Они не сходятся, как ни скрепляй. Если что и должно остаться в прошлом – так это они обе.
– Потерпи меня, осталось немного.
– Не начинай. – Ильяна кривится, словно словами можно сделать физически больно.
– Я знаю,
